Между небом и землей

Anya Shinigami

— Я так понимаю, вы что-то хотите сказать? — ухмыльнулся он, сложив руки на груди.

Ни предложения чашки чая, никакого гостеприимства, как всегда черств и холоден…

— Вода… — лишь смогло выдавить сознание.

Снейп выжидал. Его ненависть почему-то ранила меня, в таком состоянии сложно контролировать эмоции. Слезы на моих щеках не высыхали, но он не комментировал их, а тишина казалась еще большим наказанием, чем его язвительные речи.

— Это любовь… — тихо завершила я.

Похоже, что мой ответ его не удивил. Эмоциональный фон Снейпа остался неизменным. Но внезапно

на него нахлынула волна презрения, словно он спохватился показать её. Снейп догадывался, что могло произойти и как это проявилось. Волны негатива профессора уничтожали меня, он ненавидел меня и Сириуса.

— Какого черта вы не подождали до завтра? — строго сказал он, наконец, занимая место напротив меня.

Да как же я могу ждать следующего дня, когда я едва не убила Сириуса!

— Я не могу контролировать ни одну силу… — я и шумно шмыгнула носом.

— Все приходит со временем, вы это знаете лучше меня, — относительно сносным тоном сказал он, процеживая эти слова, пытаясь сдержать свою злобу; дай ему мою силу – и от Хогвартса камня на камне не останется. — Я похож на вашу жилетку? — неожиданно повысил он голос.

Почему он так ненавидит меня? Снова и снова в голове возникал этот вопрос. Зря я пришла, но мне некуда было пойти. Почему я не отправилась в Выручай-комнату? Одному Мерлину известно, зачем ноги принесли меня сюда. Снейп кинул еще пару злобных фраз и выставил меня за дверь, на прощание подарив новую волну отчаяния. Дверь закрылась, а я сползла по ней на корточки. Плечи содрогались от всхлипов.

Я услышала, как в кабинете что-то разбилось вдребезги, с таким шумом, будто… он сам что-то разбил с силой. Его эмоции сочились через дверь: горечь, ненависть, обида на весь мир. Я услышала глухой звук о дверь. Снейп сел с другой стороны. Его душевная боль ощущалась через маленькие щелки в дереве.

– Северус, что с тобой? – едва слышно прошептала я, не заметив, как назвола его по имени. – Почему ты так несчастен? Позволь помочь, почему ты отталкиваешь меня?

Мои проблемы, множество эмоций, для которых я была лишь проводником, казались такими ничтожными. Ненависть ко мне — это ничто, по сравнению с той ненавистью, которую он испытывал к себе. С таким багажом можно прямиком отправиться на Астрономическую башню и сигануть оттуда, чтобы не мучиться. Его голова разрывалась от физической и душевной боли, она раскалывалась на части.

*

Сириус пришел на завтрак. Пара болезненных взглядов в мою сторону… Я старалась не смотреть на него, ведь это причиняло боль. Вечером этого дня я вновь пришла к Снейпу на занятия. Одни и те же эмоции. Как ему помочь? Сам не скажет.

— Что ж, попробуйте вызвать… воду, — сквозь скрежет зубов приказал он.

Снейп не мог произнести это слово, он боится его? Как вызвать любовь искусственно? Если ярость, ненависть и страх ему удалось во мне активировать, то что он собирается делать с этим чувством? Он понял мое замешательство.

— Мисс Рахманинова, чего вы ждете? Я вам тут ничем помочь не могу, — съязвил он, неподвижно стоя напротив, точно он был каменной горгульей.

Я закрыла глаза, стараясь ощутить эмоции, которые питали наши с Сириусом чувства. Вот они, вот

энергия – такая приятная, прохладная, притягательная. Но внезапно на смену воспоминаниям пришли совсем другие чувства. Я распахнула глаза и нахмурилась, выражая искреннее непонимание.

— Профессор, не могли бы вы меня перестать ненавидеть хотя бы сейчас? Вы мешаете мне сосредоточиться.

Снейп сделал кислую мину и просто отошел в другой конец класса. Я всё равно ощущала эту ненависть, ее было слишком много; я старалась игнорировать, но ничего не получалось, потому что она слишком волновала меня, разливалась странными волнами по просторному классу зельеварения.

— Почему вы ненавидите меня? — всё же решила получить я ответ, пытаясь избавиться от того, что мешает сосредоточиться.

— Я не ненавижу вас, мисс Рахманинова, я, кажется, уже говорил, что вы такая же студентка, как и остальные. Никаких почестей, — как-то чересчур ядовито выплюнул он.

— Вы забыли, что я эмпат? — повышая голос на и без того рассерженного Снейпа, спросила я.

Ему не отвертеться. Волна злобы, затем волна отчаяния... профессор глубоко вздохнул.

— Что вас гложет? — напирала я, делая шаг навстречу: маленький, аккуратный, словно боялась спугнуть светлячка с облюбованного растения.

— Если мне понадобится помощь психолога, я непременно к нему обращусь, занимайтесь делом, — грубо отрезал он, но не отступил, как я предполагала; он вздернул нос, недовольно возвышаясь надо мной.

— Я не могу сосредоточиться, когда вы одну за другой излучаете волны негативных эмоций, — раздосадовано сказала я, не прерывая зрительного контакта с омутом черных глаз, которые, в пристальности своего взгляда, казалось, даже не моргали.

— Значит, в ваших способностях нет никакого толка! — рявкнул Снейп, найдя повод, чтобы перестать быть каменным изваянием из черного гранита.

Он всплеснул руками и всё же отступил на шаг. Почему он так сторонится меня? Что за личная неприязнь?

— И откуда в вас столько злобы? — кинула я ему и, словно разочаровавшись в такой реакции, только покачала головой.

— Занимайтесь своим делом! — повторил он.

Я попыталась снова – он прав, если я не могу контролировать эмоции, то смысла в силе нет. Буду считать его ненависть барьером, через который нужно переступить, несмотря ни на что. В голове мелькали картинки: Сириус с усталыми любимыми глазами, трогательные объятия, его трепетные прикосновения, и аура, которая витала вокруг нас, словно имеющая золотое свечение, а может, даже окрыляющая двух людей, неспособных находиться далеко друг от друга. Две чашки каппучино с возвышающейся пышной пенкой и крошками тертой корицы, контрастирующей на белом снегу молока. Легкое колыхание штор и тихий свист ветра сквозь щели старых рам, держащихся на одном лишь волшебстве. И никакого холода в его объятиях, никакой тоски на разглаженном расслабленном лице мужчины, свободном от школьных забот и забот ордена. Тихий скрип тлеющих головешек в спокойном камине его кабинета и продавленный диван, вмещающий в себя неотвратимую светлую ласку двух людей. Всё это было моей любовью — эта обстановка и эта невообразимая размеренная радость…