Между ночью и днем
Шрифт:
— Безусловно спутали. Какое еще объяснение? — Тут он наконец заметил мои бинты и слишком прямую осанку.
— Бог мой, с тобой-то что случилось?!
— Ничего особенного. Неловко оступился на корте. Ребро треснуло.
— Правда?
— Папа!
Задумался, тяжело задышал:
— Мать знает?
— Нет.
— Не говори пока. Хватит ей одного больного.
— Разумно…
Минут десять я посидел возле него, пока он не зачал задремывать. В конце коридора обнаружил кабинет с табличкой: «Заведующий отделением д. м. н.
— Буду краток, — сказал я, — Отец у меня один — а время рыночное. Поставите на ноги — пятьсот долларов. Договорились?
— Гарантий дать не моту.
— Я их и не прошу.
Расстались дружески, пожав друг другу руки.
Двоих парней внизу я приметил, еще когда подходил к окошечку регистратуры. В кожанах, здоровенные, они сидели на стульях рядышком, нагло вытянув ноги таким образом, что входящие в дверь вынуждены были их обходить. Такие амбалы из принципа не заглядывают в больницу, при необходимости их привозят сюда уже готовенькими. Проинструктированный на такой случай Гречаниновым, я спокойно прошел мимо. Теперь же, когда возвращался, они перехватили меня посередине приемного отделения: поднялись и загородили дорогу.
— Вы Каменков? — вежливо спросил один.
— Ага.
— Александр Леонидович?
— Ну да. А вы кто?
— Мы за вами, Александр Леонидович. Шуметь, сами понимаете, не надо. Выйдем, сядем в машину и поедем.
Уже на дворе, крепко стиснутый с боков, я запоздало поинтересовался:
— А куда поедем?
— Скоро узнаете.
— Ну и отлично.
Неподалеку от проходной, почти рядом с моим «жигуленком» была припаркована голубая «тойота», повели к ней. Навстречу двигался Гречанинов, но я его едва узнал. Куда девалась рысья поступь? Сгорбленный, приволакивающий ногу старичок, бредущий по улице в надежде высмотреть недокуренный чинарик.
Первый раз я видел Гречанинова в деле, но чего-то подобного в глубине души ожидал. Все произошло в доли секунды. Один из бандитов отворил заднюю дверцу, «торой меня подтолкнул внутрь. Потом тот, который подтолкнул, молчком рухнул на асфальт, как подрубленное дерево, а его напарник рыбкой нырнул в салон.
— Саша, за руль!
Огибая лежавшего бойца, я заметил, как у него изо рта вытекла струйка крови.
Кое-как разобравшись с управлением (впервые в такой тачке), я спросил:
— Куда ехать?
— Дуй за Окружную.
Самый короткий выезд был по Рязанскому шоссе, и через десять минут мы туда вылетели. Ехали молча, только один раз пленник подал голос:
— Это все напрасно, пацаны. Вам же хуже будет.
На что Гречанинов ответил:
— Замри, ублюдок! Лишний час проживешь.
На двадцатом километре свернули в лес. Гречанинов заговорил с пленником:
— Тебя как зовут?
— Тебе-то зачем, дедушка? Хочешь знать, кто замочит?
Гречанинов достал из кармана какую-то фотографию, сунул бандиту под нос:
— А
— Отстань, придурок! На что только надеешься, не пойму.
— Скоро поймешь, — Гречанинов передал фотографию мне, и я сразу узнал бритоголового, хотя на ней он был с нормальной прической и выглядел очень жизнерадостно: обнимал за талию прелестную блондинку. Я взглянул вторично: нет, блондинка незнакомая.
— Он самый, — сказал я. — Только с волосами.
— Миша Четвертачок, — сообщил Гречанинов. — Известный фрукт. На Могола пашет.
— Во-во, — глумливо поддержал детина. — Этот Четвертачок вас и освежует.
По грунтовой дороге мы углубились километра на полтора, и, когда колеса начали увязать в песке, Гречанинов распорядился:
— Останови!
Я повиновался. Гречанинов вылез из машины, позвал:
— Выходи, паренек, не задерживай. Приехали.
Детина заблажил:
— Ты, сука помоечная, вези обратно! Никуда не пойду. В рот я вас..!
Я ему даже позавидовал, потому что сам никогда не посмел бы разговаривать в таком тоне с Григорием Донатовичем, даже если бы он был без пистолета, а пистолету него как раз был, тупорылый, синеватого отлива, не знаю, какого калибра. В пистолетах я не разбираюсь. Гречанинов на юношу не обиделся, только чуть побледнел.
— Считаю до трех, — сказал он.
На счете «два» бандюга вывалился из салона и по-собачьи встряхнулся:
— И что дальше?!
Мне нравился этот парень. Он и в лесу, на безлюдной тропе не терял присутствия духа. Даже занял боевую стойку и попытался ударом нош выбить у Гречанинова пистолет. Получилось, конечно, нескладно, но выражение лица у парня было очень боевое, почти как у Брюса Ли. Гречанинов, отступив, с досадой поморщился.
— Обойдись без дешевки, — попросил. — Жить-то небось хочешь?
— Да что ты, сука, мне сделаешь, хорек вонючий?!
Негромко клацнул выстрел, парень с изумлением согнулся. На светлой штанине повыше колена проступило темное пятно.
— Ой! — сказал он. — Попал!
Гречанинов поднял дуло на уровень его лба.
— Адрес Четвертака. Живо!
Парень выпрямился, теперь у него было совсем другое лицо. Я бы даже сказал, это было не лицо, а маска. Маска человека, который вдруг болезненно осознал, что шутки кончились и начались проводы. Торопясь, точно я трансе, он назвал улицу, дом и номер квартиры — милое, когда-то тихое Замоскворечье.
— Телефон?
Парень медленно опустился на песок:
— Что вы со мной сделаете?
— Телефон?!
— Чей?
— Четвертака.
С подвыванием, но без запинки парень произнес семь цифр. Прижал ладонью раненое колено.
— Не убивайте. Я вам пригожусь.
— Зачем?
— Про Четвертака все знаю. Девку его знаю. Запасную хазу.
— Садись в машину.
— Не могу… кровь!..
— Ну!..
Вернулись на шоссе и у первого же телефона-автомата остановились. Гречанинов отдал мне пистолет.