Между ночью и днем
Шрифт:
Распоряжение я выполнил удачно. Под лестницей с помощью зажигалки обнаружил пустое покореженное ведро, пнул его пару раз о стену, споткнулся обо что-то, повалился на груду картонных ящиков, расшиб локоть и завопил от боли. В гулком пространстве этого хватило, чтобы создалось впечатление небольшого взрыва с человеческими жертвами. Кое-как поднявшись, я еще немного погонял по полу ведро и деревянной палкой сыграл ноктюрн на перилах. По моему разумению шуму хватило, чтобы поднять спящих не только этого, но и соседних домов. Довольный, поднялся наверх. Гречанинов копался с замком, используя набор металлических
Все предосторожности оказались излишними — в квартире никого не было. Да это была и не квартира, а то, что сейчас принято называть офисом. Две комнаты, в одной — большой канцелярский стол с компьютером, высокий железный сейф, несколько стульев с черной, под кожу, обивкой; во второй — прямоугольные кресла, круглый стол со столешницей под малахит, полированный светлый шкаф с застекленными полками. Модерновая меблировка никак не соответствовала облупившимся стенам и отечному потолку. Еще в этом странном помещении была грязная, заваленная всяким барахлом ванная, туалет с унитазом, едва ли на десять сантиметров выступающим над дощатым полом, и кухонька, где недавно пировали. Стол завален объедками, тут же — недопитые бутылки с водкой и пивом, пепельницы, забитые окурками.
— Опоздали? — спросил я.
— Подожди, дай подумать.
Пока Гречанинов думал, я помыл чашку под краном и налил себе граммов пятьдесят водки. Закусил сыром и закурил.
— Катя где-то здесь, в этом доме, — сказал Гречанинов. — Но где — вот в чем вопрос.
— Может, забрали с собой?
— Глупо… Ты когда там внизу ковырялся, ничего не заметил?
— Что я мог заметить?
— Там есть подвал. Пойдем.
Спускаясь следом за ним, я ухитрился гвоздануть конную чашечку пистолетом, лежащим в хозяйственной умке. Но даже не пикнул: боль становилась привычным фоном существования.
Внизу обнаружили хилую на вид дверь, обитую дерматином. Более того, когда пригляделись, показалось, в щелочку под дверью струится свет. Гречанинов отошел на несколько шагов и с разбегу саданул плечом. Дверь рухнула, как картонная, и он обвалился внутрь. Это его спасло, потому что парень, который сторожил изнутри, собирался размозжить ему голову железным прутом, но промахнулся — удар пришелся по спине. В просвете двери мне все было видно, как на экране. Парень сверху обрушил прут вторично, но одновременно Гречанинов зацепил его по ногам, отчего тот потерял равновесие и прут врубился в пол. Второй удар пяткой снизу пришелся точно в челюсть. Эффект был впечатляющий. Бедолага выронил прут, согнулся, захрипел и схватился обеими руками за подбородок. Гречанинов был уже на ногах. С короткого разворота, без замаха, локтем он намертво припечатал парня к стене. Я поразился выражению глубокой задумчивости на лице молодого человека, когда он нерешительно, подламываясь в коленях, опускался по стеночке, чтобы усесться на пол.
— Где она? — спросил Гречанинов, но ответа не дождался. Парень вяло зачмокал разбитым ртом, и глаза его незряче закатились. Григорий Донатович заботливо пристегнул его руку ментовским браслетом к трубе парового отопления.
Катю мы обнаружили в одном из подвальных отсеков, куда еле проникал свет из коридора. Она лежала на сваленных в углу мешках, почему-то
— Привет! — сказал я, опускаясь рядом на мешки и обнимая ее за плечи. — Тебе не холодно? Надо будет завтра прикупить какую-нибудь одежонку. Хочешь новое платье?
— Дурак! — пролепетала она, — Какой же ты дурак, Господи!
Я вздохнул с облегчением: она была жива и в своем уме. Все остальное, в сущности, не имело значения. Точно так же думал, вероятно, и Гречанинов. Благодушно пробасил сверху:
— Ну что же, ребятки, давайте потихоньку собираться домой. Тут вроде бы нечего больше делать.
Когда проходили мимо дремавшего у стены охранника, Катя вздрогнула:
— Он мертвый?
— Нет, — ответил Гречанинов. — Притворяется.
Нагнулся, разомкнул браслет и потрепал парня по щеке.
— Ой! — сказал парень, не открывая глаз. — Больно!
— Передай Четвертачку, дружок, скоро ему уши оторвут.
— От кого передать?
— От Господа нашего Иисуса.
В машине я выяснил у Кати, что били ее по-настоящему только один раз, когда привезли, а изнасиловали дважды.
— Сколько человек? — спросил я.
— Кажется, трое.
— Это немного. Бывает, насилуют целым взводом. Вот это действительно неприятно.
Катя опасалась, что после этого случая я перестану ее любить, потому что мне будет противно к ней прикоснуться. Тут я ее успокоил:
— Что ты, маленькая, об этом даже не думай. Я же извращенец.
— И негодяй! — добавила Катя.
Дома первым делом заставили ее выпить коньяку, потом я отвел ее в ванную. Продезинфицировал и смазал йодом щеку. Ничего страшного — ровный неглубокий разрез. Я даже не поинтересовался, как она его заработала. Она сама гордо объяснила:
— Это я сопротивлялась!
Потом прогнала меня из ванной. Около часа мы просидели с Гречаниновым на кухне. Пили чай. Спать совсем не хотелось. У меня было ощущение, что, где ни коснись, везде боль. Особенно ныли локоть и ключица. Гречанинов к середине ночи помолодел, раскраснелся, но заметно было, что недоволен собой.
— Они Нас все время опережают на шаг, — сказал он. — Это надо поправить.
— Пора бы уж, — согласился я солидно.
Не слушая возражений, он уложил нас с Катей на единственную в квартире кровать, себе оборудовал на кухне раскладушку. В начале четвертого все угомонились. Я ждал, когда у Кати начнется истерика, но не дождался. В какой-то момент мне показалось, что она перестала дышать. Я приподнялся на локте, но при тусклом свете ночника разглядел только йодную полосу на бледном лице.
— Я сплю, сплю, — пробормотала она, — И ты тоже спи.
Чуть позже я поднялся и сходил на кухню. Григорий Донатович, укрытый до пояса простынкой, читал какой-то журнал.
— Хочешь снотворного?
— Да нет, я водички… Григорий Донатович, вы в самом деле полагаете, что мы выпутаемся?
Улыбнулся — благодушный, загорелый, невозмутимый и в очках.
— Небольшая депрессия, да, Саша?
— У меня складывается какое-то удручающее впечатление, что их слишком много и они повсюду. Катю жалко, вы же видите, как она переживает.