Между прочим…
Шрифт:
– Напиши вторую серию. Я тебе любое лекарство достану.
Мне было двадцать восемь лет. Какие лекарства в этом возрасте?
Шурка мне тоже звонил, это было в середине его болезни. И умолял:
– Напиши вторую серию. Я разобью перед твоим домом палатку, буду в ней жить и возить тебе морковку с базара.
Вторая серия невозможна, потому что нельзя дважды войти в одну и ту же воду.
Прошло сорок лет. Мне позвонили из Киева, мужской голос произнес:
– Напишите вторую серию «Джентльменов
– Это невозможно, – ответила я.
– Почему?
– Потому что все умерли. Умерли актеры – все до одного. Больше нет такого детского сада и такой тюрьмы. И Советский Союз тоже умер, сейчас другая страна, Россия.
– Но ведь авторы живы, – возразил голос.
– Авторы постарели, так что прежних тоже нет. Молодой человек и старый – это разные люди.
– Миллион долларов… – озвучил голос.
Я поперхнулась. Помолчала. Потом молвила:
– Я у Данелии спрошу…
Миллион долларов – это по полмиллиона каждому. А полмиллиона долларов – это убедительная прибавка к пенсии.
Я позвонила Данелии. Сообщила про студию Довженко и миллион.
– Врут, – отреагировал Данелия. – Проверь.
– А как я проверю?
– Ты что, не знаешь, как проверить?
– Конечно не знаю.
– Я приеду в Москву, тебе перезвоню.
– А ты где?
– В Испании. Дорогу перехожу.
– В каком городе?
– В Севилье.
– На табачной фабрике был? – спросила я.
– Зачем?
– Там Кармен работала.
– Какая Кармен?
– «У любви, как у пташки, крылья».
– А зачем она мне? – не понял Данелия.
– Исторический персонаж.
– Проститутка, и все. Сначала Хозе, потом Бизе.
– Бизе – это композитор, – поправила я.
– Ладно. Я завтра прилечу. Я тебе позвоню.
Назавтра он позвонил и сказал:
– Вторая серия невозможна, потому что сюжет исчерпан. Жулики перевоспитались. Завернули Доцента в ковер и решили сдать его в милицию. Точка. Больше ни убавить ни прибавить. Можно только придумать новую историю с этими героями.
Мы стали фантазировать и придумали, но нам больше не позвонили и миллион не предложили.
Мы не расстроились. За прошедшие годы изменилось так много, и прежде всего местоположение. Раньше я добиралась до дома Данелии за двадцать минут, а сейчас я живу за городом, и добираться до Чистых прудов дольше, чем до Цюриха.
Поступило новое предложение: создать из «Джентльменов» ремейк. Пообещали сиротские копейки. Данелия согласился, а я сказала:
– Ты что, с ума сошел? «Джентльмены» – это шедевр.
– Какой на фиг шедевр? Ты помнишь «Девушку с характером»?
– Не очень.
– Ну вот, и с «Джентльменами» будет то же самое. Через пять лет забудут.
Прошло много лет, полжизни. Фильм не забыли. Я иногда думаю: почему?
В Библии сказано: «Где ничего не положено, нечего взять».
Параллельно с кино я писала свои рассказы. Они складывались в книги. Книги покупают до сих пор. Почему? Потому что в них зашифрована моя душа. Хорош этот шифр или плох, не мне судить. Но люди хотят читать, значит, сверяют свои сигналы с моими.
Хочется добавить несколько слов о Савелии Крамарове. Савелий следил за своим здоровьем тщательно, как маньяк. У него была своя диета, и он не ел ничего другого. Ходил в гости с баночками, бутылочками, кастрюльками. Доставал оттуда вареную свеклу, гречневую кашу, ничего соленого и жирного, ничего сомнительного.
Однажды во время съемок «Афони» мы оказались с ним в сельской столовой. На линии раздачи стояли предлагаемые блюда: отварной рис, отварная гречка, паровые мясные котлеты, похожие на обветренные какашки.
Я была голодна, как зверь. Не дожидаясь кассы, я схватила котлету и кинула ее в рот.
– Фу! – крикнул Савелий, как собаке.
Я проглотила и повернула к нему лицо.
– Ну зачем? – расстроился Савелий. – Вы же не знаете, ЧТО они кладут в эти котлеты… Что там за фарш? Может, в нем мыши…
Я виновато сморгнула. Котлета благодатно плыла по моему пищеводу. Может, в ней и были мыши, но что плохого в мышах?
– Вот лежат крупы, – продолжал Савелий. – Возьмите сколько угодно. Здоровая еда. Ведь так тяжело болеть…
Мне запомнились его слова: «так тяжело болеть».
Моей дочке пять лет. Ее положили в больницу. Пиелонефрит, почки. Это опасно.
Игорь купил большую куклу, и с этой новой куклой мы оставили ее в больнице. Она вела себя довольно спокойно, но, когда я вышла из больничного корпуса и обернулась, я увидела ее личико, прижатое к стеклу, искаженное гримасой плача. Мне захотелось рвануть обратно и забрать своего страдающего ребенка, но я пересилила себя и ушла плача.
На другой день я появилась в десять часов утра. Моя девочка стояла в длинном пустом коридоре и неотрывно смотрела на дверь. Сколько она так стояла? Час? Два? Пять?
Увидев меня, она вздрогнула всем тельцем и побежала ко мне. Буквально рванула. Но откуда-то сбоку выскочила толстая нянечка в белом халате, поймала ее и поволокла в палату.
Моя дочка заорала так, что поднялся потолок.
Передо мной выросла заведующая отделением. Я даже не знаю, как она выглядела. Я не видела, потому что мои глаза были в пять слоев залиты слезами.
– Вам придется покинуть помещение, – строго сказала заведующая. – Иначе ребенок никогда не привыкнет. У всех детей вначале синдром отрыва от дома. Но потом они привыкают.