Между сном и явью
Шрифт:
– Ты Илья Скамейкин? Ты сбежал из детского дома? Ну, ка пойдем, дорогой, на суд…
И он вернется в этот ад и будет наказание карцером, снова будут издевательства, побои, ненавистный Жежига и его компания.
Страх и безысходность овладели частью Илюши, а другой частью была необходимость крепиться, как-то бороться, противостоять невзгодам и верить в лучшее. Ведь должно же произойти что-то хорошее. Например, он все же найдет своего дядю, живущего, по словам мамы, «где-то на юге», и тот договорится и заберет его из
Избегая милиционеров, Илюша слонялся по городу, питаясь ворованными в садах фруктами, переночевал в каменной беседке на жесткой лавке заброшенного парка.
Днем, искупавшись в море, он пристроился на пляже и долго утомленно наблюдал, как плещутся в воде его сверстники. Сосало под ложечкой, очень хотелось есть.
Плохо контролируя себя, будто в бессознательном состоянии, Илюша дождался, когда румяная женщина в кудряшках повернулась лицом к морю, чтобы глянуть хотя бы одним глазком за резвящимися детьми. Тогда Илюша обрывком газеты схватил жареную скумбрию со сковородки, стоящей на примусе, и помчался что есть духу по песку в толпу, к выходу из пляжа.
Здесь у арки он спрятался за каменный столб, чтобы отдышаться. Женщина в кудряшках орала ему вслед что-то несусветно грубое, но голос ее растворился в общем шуме, парадно-праздничной музыке из репродуктора.
Забравшись в кусты, он жадно обглодал рыбину. Сначала стало легче, а потом немного стошнило, но прошло. Некоторое насыщение дало сонливость и, растянувшись на траве, Илюша впал в полусонное, полудремотное состояние.
И виделась ему прошлая жизнь, такая кипучая, красивая и солнечная. Золотые лучи пронзают белые шторы, в краешке окна видна белая сирень, а возле нее мама, и рука ее нагибает ветку с белыми цветами, и улыбка не сходит с ее лица.
А потом прогулка в саду с няней, выслеживание с сачком с бархатистых бабочек, и отец, просигналивший клаксоном с белого мерседеса – тоже веселый, ясноглазый, в светлом костюме, солнце играет золотом в его круглых очках.
Проснулся он от чьего-то взгляда.
Рядом с ним стоял высокий рыжий паренек в рубашке, явно маловатой для его худого длинного тела, в жилетке и тюбетейке и насмешливо смотрел на него.
– Слышь, шкет, ты чего отдыхать пристроился на чужой территории? Кто таков?
Илюша, напуганный цепкими и нагловатыми глазами рыжего, промолчал.
– Ну что молчишь, будто в рот воды набрал? Как зовут, спрашиваю…
Проглотив в горле комок, Илюша назвал себя.
– Ну и че тут делаешь? Че такой мятый? Из дома сбежал?
– Из детдома. У меня не было другого выхода… Меня вероятно уже ищут…
– Во, даешь! Из детдома! Врешь!
– Вот те крест!
– У нас тут и детдома - то нет.
– А я не отсюда. Из другого города. Я сюда в вагоне доехал…
– Зачем?
– Дядя у меня здесь.
– Родной дядя? А как зовут?
– Дядя… Исай Григорьевич.
– Что – то такого я не знаю. А адрес какой?
Илюша тяжко вздохнул.
– Не знаю. Он в своем доме на окраине жил. Я один раз был, мы с мамой приезжали. Я еще маленький тогда был. Домик такой с виноградником.
– Ха, у нас много домов с виноградником. Ну, ты даешь! Попробуй найти! У нас тут частного сектора хватает! А пока ищешь, где обитаешь?
– Нигде.
Илюша вздохнул.
Рыжий сел рядом.
– А чего из детдома-то сбежал?
И тут Илюшу прорвало. Захлебываясь слезами, он рассказ рыжему все, и как погибли родители, и о побоях в детдоме.
Рыжий хмурился. Сел рядом.
– Ладно, не реви. У нас тут тоже пацанье не подарок. Увидят вечером чужого, отметелят почем зря. Ладно, я тебя в обиду не дам. Со мной пойдешь. Если не хочешь в лапы мильтонов попасть. Тогда не успеешь опомниться, как опять в детдоме окажешься! А там, глядишь, может и дядю твоего сыщем!
Рыжего парня звали Натом. Как объяснил, сокращенное от Натаниэль. Он оказался не таким грубым, как показался сначала. Это была его защитная реакция, что - ли.
Нат оказался ловким и находчивым парнем. Он не стал рисковать. Они не влезли в переполненный трамвай, не взяли рикшу – это могло привлечь внимание посторонних. Одному ему ведомыми тропами, путаясь во влажных, после дождя кустах, минуя гулкие дворы, Нат вел Илюшу на окраину города. Илюша шел, дыхание замирало от волнения, но потом как-то стало все просто и спокойно. Просто у него не было другого выхода.
Перепрыгивая через лужи, они вошли в дачный поселок. Полаивали собаки, остро пахло сосной и цветами.
Открыв оранжевую калитку, ведущую к старому двухэтажному дому, Нат сказал:
– Вот здесь на даче перекантуешься пока. Сейчас на ней никто не живет, так что можешь не дрейфить. Пошамать я тебе принесу. Побудешь денек, отдохнешь, а потом поищем твоего дядю.
Илюша посмотрел на Ната, как на бога.
Но все же спросил:
– А ты не выдашь меня?
Нат и ухом не повел.
– Зачем? Здесь тебя никто не тронет. А если ты останешься в городе – не успеешь очухаться, как окажешься в отделении…
– А как ты на даче этой можешь хозяйничать?
– Хозяйка доверяет мне.
У Илюши появилась какая-то надежда.
– А как же соседи?
– У нас сад густой, ничего не видать. Да никто и интересоваться не будет.
Пошарив под крыльцом, Нат нашел большой ключ и отпер дверь.
Они вошли в запыленную прихожую, а потом прошли в комнату.
Дом казался старинным. На стенах висели портреты в рамках суровых мужчин в мундирах и с бородами, женщин в пышных платьях.