Между строк
Шрифт:
Нас с Морозовым обоих вымотал прошедший день, поэтому мы, едва переступив порог, не сговариваясь, выпалили: «А теперь — спать!»
Уже сквозь сон я услышала знакомые звуки. Никак не могла понять, что является их источником. Ну конечно, я не отключила мобильный.
— Ты слишком много на себя берешь, дорогая! Я же сказала: он будет моим. Я же тебя предупреждала! И между прочим, предлагала все решить по-хорошему…
— Вам, простите, кто нужен?
— Ты. Ты увела его у меня! Я этого так не оставлю, уж будь уверена!
Я отключила телефон. Мультяшная собака убежала с дисплея, и этот бред затих.
— Кажется, мы попали. — Он обрел дар речи.
— Кто это?
— Не обращай внимания. Одна чокнутая. Можно сказать, еще повезло. Хорошо, что она в театр не заявилась.
— Возможно, она была там, но ты из-за травм не появлялся.
— Да, что ни делается, все к лучшему.
— Слушай, я спать хочу.
— Я тоже. Но ведь эта маньячка…
— Отключи телефон.
— А если кто позвонит?
— Время — три часа ночи! Если ты уж так нужен, перезвонят утром.
— Это мысль. Что бы я без тебя делал?..
В ту ночь мне снились странные сны. Сначала мне якобы пришло письмо от Стивена Кинга. На русском языке. В графе «от кого» значилось: Verwolf. Потом мы сидели с Морозовым в каком-то ресторанчике, о чем-то непринужденно болтали. Я курила трубку…
А проснулась я оттого, что в пейджере завелся вирус. И никто не знал, как его лечить. Разноцветные «козябрики» беспорядочно бегали по дисплею. К счастью, это был сон. Мой пейджер был исправен и показывал время 8.10. Пора.
Через полчаса мы вышли из квартиры, и каждый поехал по своим делам.
В редакционном буфете негде было развернуться. Мужчины смотрели футбол. Я с трудом нашла себе место. Заказала кофе. Открыла «склерозник», чтобы понять, что ожидает меня сегодня. Все-таки кто бы что ни говорил, но это мгновение надо пережить в одиночестве. Даже не осмыслить, а именно пережить.
На планерке все снова свелось к юбилею газеты. Оставались последние приготовления. Алина опять подняла вопрос о приглашенных звездах. Подкорректировали список. Сценарий, правда, менять не пришлось.
Только я вернулась с планерки, позвонил Михаил Велесов, один из театральных режиссеров, с которым у меня сложились неплохие отношения. Далеко не все режиссеры известны широкой публике. Велесов не принадлежит к их числу. Он не чурается саморекламы, никогда не отказывает журналистам и фотографам, его часто можно увидеть на всевозможных презентациях и банкетах. На одном из таких сборищ мы и познакомились. Я терпеливо ждала, когда он распрощается с одним настырным фотографом, и подошла познакомиться и договориться об интервью.
— Да, конечно. Давайте на той неделе встретимся, — оживился он и достал визитку, — вот мой домашний телефон. Звоните. — Велесов быстро написал семь цифр и протянул мне картонный прямоугольник.
— Спасибо, я позвоню.
Мы общаемся более пяти лет, и за это время у меня не было повода по-настоящему на него обижаться. Конечно, мелкие недоразумения случались. Михаил из тех «великих», кто давно и прочно усвоил: с прессой ссориться нельзя ни при каких обстоятельствах.
Велесов производит впечатление художника, нетвердо стоящего на земле, немного рассеянного.
Мне доводилось слышать, что с Велесовым невозможно общаться, поскольку на почве денег и саморекламы у него «съехал чердак». В действительности мы неплохо ладили. На чай друг к другу в гости не ходили, но я знала, что он меня не подведет и не подставит. Если надо, поможет и делом, и советом. И так ли уж важно все остальное?
Обычно за месяц до премьеры он звонил, мы придумывали или раскручивали какую-то «фишку» его нового спектакля. Однажды он поразил меня тем, что собственноручно письменно ответил на мои вопросы. Мы никак не могли состыковать наши графики, а материал надо было сдавать.
— Неужели ты сама не можешь написать?
— Но есть вещи, которых я, представь себе, не знаю. Я, конечно, могу написать «рыбу».
— Вот и оставь «рыбу» и вопросы на вахте. Я сам все напишу. Сколько надо?
— Твоим убористым почерком странички две.
— Хорошо, договорились.
После этого мы писали материалы на любые темы, как нечего делать. Правда, я, как правило, придумывала какую-то историю, «фишку», а Велесов успешно ее развивал. Интересно, что ему нужно было на этот раз?
— Ты можешь сегодня подъехать? Я тебе все расскажу.
— У меня около шести будет «окно».
— Хорошо. Жду.
Уладив все дела в редакции, я поехала к Велесову.
Кабинет Велесова был небольшой. Довольно много места занимал огромный двухтумбовый стол. На нем не были в художественном беспорядке разбросаны бумаги и письменные принадлежности. Все сложено аккуратно, ничего лишнего. Над столом, там, где раньше было принято вешать портрет генсека, я увидела фотоизображения Станиславского, Мейерхольда и Дали. Напротив стояли журнальный столик и два глубоких кресла. Стены кабинета не были увешаны афишами и безделушками: только календарь и репертуар текущего месяца. В углу, за дверью, шкаф для бумаг и сейф. Вообще-то небольшое пространство этой пеналообразной комнаты ограничивало варианты дизайна. Но и из того, что здесь было, вполне можно составить портрет хозяина кабинета. Он не всех пускал в свой мир, предпочитал наблюдать, анализировать и сопоставлять факты. Его общительность и кажущаяся доступность — лишь часть профессии. Портреты Мейерхольда, Станиславского и Дали говорили о художественных пристрастиях Велесова, о его характере и психотипе: внешне собран и уравновешен, а внутри бушуют страсти. Гейзер. Вулкан. Но об этом вряд ли кто догадывался, поскольку для большинства он был милым собеседником, не склонным к бурным проявлениям эмоций.