Между жертвенником и камнем. Гость из Кессарии
Шрифт:
Я с Боспора!
– забывая о предостережении всадника, сказал Андромен.
– Из самой Кесарии.
Что?
– быстро переспросил император.
– Из Кесарии?!
Да, - подтвердил Андромен.
– И мой царь Аспург в своих эдиктах отзывается о тебе, как о наилучшем правителе и именует себя другом римского народа!
А его сын?
Митридат?
– уточнил Андромен, польщенный тем, что в Риме знают даже сына правителя Боспорского царства.
Да-да, Митридат!
– губы Калигулы задергались.
Он
– приврал для солидности Андромен, думая что это вряд ли повредит его землякам.
А известно ли тебе, - свистящим шепотом вдруг спросил Калигула, - что твой Аспург вот уже три месяца, как умер, и я воюю с твоей Кесарией?
– Умер?
– ошеломленно переспросил Андромен, не веря собственным ушам.
– Воюешь?
Да!
– наслаждаясь его растерянностью, закричал император.
– Я воюю сейчас с вами потому, что Митридат, который, как ты говоришь, души во мне не чает, не пускает на Боспор Полемона, назначенного мною новым царем!
Митридат?!
– воскликнул Андромен, невольно вспоминая тихого и безобидного сына Аспурга. Только теперь до него дошел истинный смысл открытых дверей храма Януса и последних слов всадника...
– Да, Митридат!
– закричал, срываясь на фальцет, Калигула.
– Он дважды осмелился оскорбить меня: своей непокорностью и тем, что носит имя, которое ненавистно каждому римлянину! Известно ли тебе, что его предок Митридат Эвпатор, за одну ночь вырезал сто тысяч римлян?! А консула Мания Аквилия, проведя пешком через всю Азию, умертвил, залив ему глотку расплавленным золотом! Кстати, - вдруг обрадовано обратился он к гостям, - вам не кажется, что этот варвар очень смахивает на Митридата Эвпатора?
И хотя Андромен никогда не считал себя похожим на правителей Боспора, он нисколько не удивился, слыша вокруг уверенные голоса:
– Конечно смахивает!
– Вылитый Митридат!
– Особенно в профиль!
– В профиль?
– переспросил Калигула и жестом подозвал Каллиста.
– А ну-ка, приведи менялу, которого вчера задержали с боспорскими монетами!
Через несколько минут всесильный вольноотпущенник втолкнул в залу испуганного ростовщика и высыпал перед императором несколько пригоршней золотых статеров и медных ассариев.
Калигула с негодующим воплем поднял один из них:
– Смотрите! Этот молодой Митридат вместо положенной ему монограммы приказал полностью отчеканить свое имя и титул! Если так пойдет и дальше, то скоро на монетах Кесарии не останется даже места для портрета римского императора!
А ну встань боком!
– приказал он Андромену и, сравнив его с изображением на статере, удовлетворенно захохотал: - Точь-в-точь Митридат!
Андромен бросил полный отчаяния взгляд на монету и, несмотря на всю трагичность положения, невольно улыбнулся:
– Чему это ты смеешься?
– жестко поинтересовался Калигула.
– Но Цезарь… -
– Ты сравниваешь меня со своим портретом...
– Да?
– перевернул монету император и, вглядевшись в одухотворенное, истинное эллинское лицо боспорского царя, равнодушно махнул рукой: - Ты прав, на этого ты похож еще больше! Не хватает только львиной шкуры на голове, с которой любили изображать Эвпатора продажные эллины. Но это поправимо. Каллист, позаботься об этом!
Глядя на вольноотпущенника, приказывающего слугам срочно убить приготовленного к массовым зрелищам льва и принести его шкуру, Андромен вдруг услышал слова, от которых у него похолодело в груди.
– Принесите из кабинета моего ученого дяди тигель, в котором можно расплавить эти статеры, и поставьте его на сцене!
– распорядился Калигула.
– Мы вольем золото в глотку меняле, осмелившемуся принять монеты оскорбившей меня Кесарии!
Широко раскрытыми глазами Андромен смотрел, как преторианцы скрутили руки приговоренному к такой жуткой смерти, и повели его на сцену.
Раб принес тигель и принялся разводить под ним огонь. Наконец, дождавшись, когда золото расплавится, вылил его в ковшик и поднес на вытянутой руке к меняле.
Один из преторианцев, заставил его опуститься на колени, другой, запрокинув ему голову, потянул за бороду, раздирая рот.
– А-аа...
– завопил диким голосом меняла, и Андромен невольно проглотил слюну, словно все, что происходило на сцене было с ним.
Раздалось шипение, запахло паленым. Меняла захлебнулся в крике.
– Прекрасно!
– одобрил Калигула, не сводя горящих глаз с распростертого тела, изо рта которого вытекала, застывая, густая и золотистая, словно весенний мед, жидкость.
– Есть там еще что в ковше?
– Немного осталось - сообщил, заглянув через плечо рабу, Каллист.
– Отлично!
– обрадовался император.
– Как раз для нашего «Митридата»! Лепид,– позвал он, - если не ошибаюсь, Аквилии приходятся тебе дальними родственниками?
Доверяю тебе свершить правое дело мести. Возьми кого-нибудь в подмогу и озолоти этого варвара моей милостью, когда принесут львиную шкуру. А мы пока займемся Фальконом!
К остолбеневшему Андромену подошли двое преторианцев. Они скрутили ему руки, как недавно меняле, и повели на сцену. Лепид, Гетулик и еще один сенатор пошли за ними следом.
– Прекрасно, Фалькон! Вкусно?
– как сквозь пелену, услышал Андромен голос Калигулы и, с трудом оторвав глаза от тигля, в котором снова плавилось золото, перевел их на сенатора.
– Да, величайший!
– ответил императору Фалькон.
– А знаешь ли ты, что сейчас ел?
– Мурен, величайший!
– А известно ли тебе, - явно издеваясь над гостем, спросил Калигула, - чем были накормлены эти мурены?