Между жизнью и смертью: Хроника последних дней Владимира Маяковского
Шрифт:
Гримасы лукавой памяти
Затем в квартире, где лежал мертвый Маяковский, появился поэт Николай Асеев [46] . Он жил неподалеку, на Мясницкой, против почтамта. Проснулся от возбужденных голосов в передней. Когда выскочил на голоса, услышал от соседки, художницы Варвары Степановой [47] , жены Александра Родченко [48] :
— Одевайся скорей! Володя застрелился! Идем!
46
Асеев Николай Николаевич (1889–1963) — поэт, близкий друг и единомышленник Маяковского; упомянут им в стихотворениях «Юбилейное», «Массам непонятно», «Голубой лампас»; совместно
47
Степанова Варвара Федоровна (1894–1958) — художница; жена А. М. Родченко.
48
Родченко Александр Михайлович (1891–1956) — фотограф, мастер коллажа, художник, дизайнер лефовской ориентации; муж В. Ф. Степановой; оформлял книги Маяковского, делал плакаты с его стихами, разработал сценические конструкции для спектакля «Клоп» (1929), создал целую серию фотопортретов Маяковского.
По улице мчался скачками. Но в Лубянском проезде сник. Как лунатик, подошел к двери Маяковского, приоткрыл, взглянул, отметил про себя, что он лежит носками к письменному столу, и закрыл. Ему вынесли стул, он присел в прихожей и застыл.
«Потом я видел, — рассказывает Катанян, — как бегом, через две-три ступеньки бежал наверх Агранов.
— Жив? — крикнул он на ходу».
Если это было именно так, то больше всего Агранов боялся получить утвердительный ответ. Ведь он уже доложил наверх о смерти.
Следом за Аграновым в комнату Маяковского вошел Николай Федорович Денисовский. Он вспоминал, что покойный лежал на полу, ногами к двери (?), в брюках и рубашке, без пиджака, — пиджак брошен на стул около письменного стола. На груди — маленькая прожженная дырочка и чуть-чуть крови. Еще ему запомнилось, будто Маяковский лежал, разметавшись, и даже одна нога его была заброшена на диван.
Примерно такое же впечатление осталось у художницы Елизаветы Александровны Лавинской [49] от фотографии, которую показывал через два дня Агранов окружившим его лефовцам в Клубе писателей, где прощались с Маяковским: «Это была фотография Маяковского, распростертого, как распятого, на полу, с раскинутыми руками и ногами и широко раскрытым в отчаянном крике ртом».
49
Лавинская Елизавета Александровна (1901–1950) — художница; автор воспоминаний о Маяковском.
Слишком мала вероятность, чтобы карточка Маяковского, агонизирующего на полу, могла быть. Кому бы из соседей пришло в голову снимать умирающего? Да и откуда у них аппарат — немалая роскошь по тем временам? А до приезда «Скорой» Маяковский уже умер. Лишь по окончании следственных действий, прежде чем фотографировать, его вместе с ковром, на котором он лежал, подняли на диван. Ноги на диване не помещались, поэтому запрокинутую голову и плечи подняли повыше. Рубашку застегивать не стали. Руки, согнутые в локтях, уложили на поясе. Полуоткрытым оставили рот. Но глаза закрыли. И так сфотографировали. Вероятно, этот снимок и поразил Лавинскую. Затем рот сомкнули, свели вместе полы рубашки, под ноги подложили связки книг, тело вытянули как у спящего. И сфотографировали еще раз. Снимки эти уже в наше время получили распространение.
Скорятин разыскал Нину Ивановну Левину, которая жила с родителями в квартире, где застрелился Маяковский. Было ей в апреле 1930 года девять лет. 14-го числа, в понедельник, она с утра осталась одна и вертелась на кухне. Вспоминая через полвека с лишним тот день, она уверяла, что заглянула в комнату Маяковского вместе с Николаем Кривцовым сразу после того, как Полонская выкрикнула, что Маяковский застрелился. И он, по словам уже взрослой Нины Ивановны, лежал, опрокинувшись на дальний угол дивана, правая рука свесилась к полу. В таком положении — полусидя или даже лежа на диване — Маяковский и должен был стрелять в себя, защищаясь от жесткого падения, если бы диван был пуст. Если бы на нем не сидела Полонская.
Память весьма прихотлива и может сочинить даже то, чего не было. А уж преобразить то, что было, до неузнаваемости — запросто.
Кухарка, служившая у родителей Романа Осиповича Якобсона [50] , когда они жили в доме 3/6 по Лубянскому проезду на третьем этаже, и оставшаяся после них в той же квартире, через четверть века рассказывала Роману
50
Якобсон Роман Осипович (1896–1982) — лингвист, литературовед, публикатор Маяковского, мемуарист; один из основателей Московского, Пражского и Нью-Йоркского лингвистических кружков; с 1921 сотрудник советского постпредства в Чехословакии; в 1949–1967 преподавал в Гарвардском университете, с 1957 в Массачусетском Технологическом институте (США); в Москве жил на 4-м этаже дома 3/6 по Лубянскому проезду, свел Маяковского с Ю. Я. Бальшиным (см.); упомянут Маяковским в стихотворении «Товарищу Нетте. Пароходу и человеку» (1926).
51
Гаврилова Надежда Алексеевна — домашняя хозяйка, в доме 3/6 по Лубянскому проезду жила с 1907; была кухаркой у родителей P. O. Якобсона, живших там же на 3-м этаже; помогала Маяковскому по хозяйству; последний раз видела его 13 апреля 1930.
— Лежит страшный и ревет как лев.
(Кстати, 16 апреля 1930 года на допросе H. A. Гаврилова показала, что 14 апреля, в день смерти Маяковского, его не видела.)
Те, кто заходил или только заглядывал в комнату Маяковского, заставали его распростертым на полу, и выходило, что, падая посреди крохотной комнаты, он должен был еще и покалечиться. Валентин Петрович Катаев [52] , пришедший проститься с Маяковским в Клуб писателей, где выставили гроб, вспоминает синяк во всё лицо, поэт Борис Лихарев [53] — разбитую левую скулу, формовщик, снимавший посмертную маску, — сломанный нос. Но все эти приметы позднейшего происхождения. Маяковский не мог допустить, чтобы его лицо было обезображено. Поэтому и стрелял не в голову, а в сердце. А чтобы погасить удар в грудь, должен был перед выстрелом присесть или прилечь.
52
Катаев Валентин Петрович (1897–1986) — писатель; на его квартире накануне самоубийства, в ночь с 13 на 14 апреля 1930, Маяковский исступленно объяснялся с В. В. Полонской; брат писателя Е. П. Петрова; автор книги «Трава забвенья» (1964–1967), в свободной беллетристической манере рассказывающей об этой ночи.
53
Лихарев Борис Михайлович (1906–1962) — ленинградский поэт, разглядевший ссадины на скуле Маяковского после вскрытия черепа и снятия двух масок.
…Наклонившись над покойным, Денисовский инстинктивно дернулся что-то поправить, но Агранов его остановил. Сказал: ничего трогать не надо. И все-таки Николай Федорович успел прикоснулся к телу и почувствовал, как и Лавут, что оно еще было теплым.
Завещание или отписка?
Если начальник Контрразведывательного отдела ОГПУ Гендин забрал пистолет «Маузер», из которого стрелялся Маяковский, то начальнику Секретного отдела Агранову досталось предсмертное письмо-завещание. Он взял его и вышел в переднюю. Жестом позвал Асеева и Катаняна в квартиру напротив. Там какая-то женщина открыла им свою комнату. Они сели за обеденный стол, и Агранов прочитал письмо вслух.
Оно было озаглавлено: «Всем».
Словечко это — лишь часть патетического обращения «Всем! Всем! Всем!», которым предварялось, в частности, переданное радиостанцией «Авроры» в 10 часов утра 25 октября 1917 года воззвание «К гражданам России», сообщавшее, что Временное правительство низложено и на очереди немедленное предложение воюющим странам демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством и создание Советского правительства. Воззвание было составлено В. И. Лениным. И Маяковский писал о Ленине:
Ой взвешивал мир в течение ночи, а утром: — Всем! Всем! Всем это…