Между жизнью и смертью
Шрифт:
О польском солдате, охраняющем ворота на кладбище, мы знали и раньше. Но мы впервые услышали, что он имеет связь с пленными. Это была интересная новость.
Панченко сидел, нервно покусывая губы. Я почувствовал, что он сейчас вспылит.
Никита тоже понял это.
– Ты постой, сперва выслушай, - сказал он Панченко.
– Слушай - не слушай, все ясно, ты хочешь забрать у нас свои часы. Что ж, пожалуйста, - выпалил Панченко и задергал ремешок на руке.
– Вот дикарь!
– нетерпеливо воскликнул
– Если б тебе все было ясно, так ты прикусил бы язык и сидел бы, слушал.
– А что ты хорошего скажешь?
– пренебрежительно процедил тот, злобно сверкнув на Никиту глазами.
Никита понизил голос и ответил, настороженно озираясь:
– А то, что довольно нам валяться, надо удирать отсюда.
– Вот это ты дело говоришь, - заметил Панченко и беспокойно зашевелился. Я тоже приподнялся с места.
В последние месяцы мы о побеге почти не думали. Видимо, суровые заграждения и щиты с надписями "Карантин" подавили в нас мысль о свободе. И вдруг мечта ожила снова и мы как бы воспрянули духом.
– Что ты предлагаешь конкретно?
– спросил я.
– Об этом потом, - сказал Никита и начал собирать свои вещи.
– Значит, уходишь от нас?..
– проговорил Панченко. Теперь это был уже не тот злой Панченко: тихо опустив голову, он, видимо, собрался молча, про себя пережить обиду расставания.
– А мы тут что же будем делать?
– невольно вырвалось у меня. Мне тоже было тяжело. Не хотелось расставаться ни с Никитой, ни с Панченко.
Никита задумался. Ему было тяжело оставлять нас. Я понял это по глазам друга.
– Придет время, я скажу вам, ждите, - пообещал он и зашагал к двери. Потом вернулся обратно и прошептал: - Приготавливайтесь. Без вас я никуда ни шагу, - и стиснул нам руки.
И верили мы ему в эту минуту, и не верили. Трудно было понять, куда он клонит.
– Было нас четверо, осталось двое, - грустно произнес Панченко и теснее придвинулся ко мне. Мне захотелось утешить его.
– Не обманет, - сказал я.
– Никита - парень хороший.
– Увидим, - ответил Панченко и снова принялся за свой котелок.
УМЕРЕТЬ И ВОСКРЕСНУТЬ
Мы повстречались с Никитой спустя несколько дней. Он с первых же слов напустился на нас.
– Вы что, избегаете, что ли, меня? Ищу вас, ищу, найти никак не могу.
– А ты что, хоронить нас собрался?
– съязвил я.
– Да, а ты откуда знаешь? Хочу вас похоронить, - ответил он, хлопнув меня по плечу.
– Заживо?
– вставил Панченко.
– Да постойте же вы! Вам это что, во сне, что ль, привиделось? перебил нас Никита.
– Ведь я именно это и хотел вам предложить.
– Что же можно ожидать от могильщика!
– сказал Панченко, начиная по своему обыкновению горячиться.
Никита опять перебил его:
– Хотите вы или не хотите, а умереть, друзья мои, вам придется,
В этих словах Никиты был явный намек, но мы все еще не могли понять его.
Никита говорил обиняками и все посмеивался, будто поддразнивая нас.
– Ты дело говори, - одернул я его.
– Вот две балды!
– вырвалось у Никиты.
– С вами и бежать опасно. Я ж вам серьезно говорю.
– Ах, вон что!
– радостно воскликнул Панченко.
– Понятно, значит, умереть и воскреснуть!
– Ну, конечно, - подтвердил Никита.
– Когда?
– спросил Панченко.
– Придет время, скажу, - сказал Никита и поспешил уйти.
В сторонке его ожидал пленный с носилками.
Панченко посмотрел на могилы.
– Вон где пойдет наша дорога, - протянул он.
Теперь и до меня дошло: Никита задумал вынести нас под видом умерших на кладбище. А ночью мы должны были выбраться из ямы и бежать. Преодолеть колючую ограду вокруг кладбища не так уж трудно. По ночам там и часовых не бывает.
Да, это был страшный, но единственный путь к освобождению. Нам предстояло до ночи пролежать среди мертвецов, в общей могиле.
Много я читал книг из жизни узников. Но если бы мне довелось прочесть о побеге вот такого рода, я бы этому не поверил. Это означало: чтобы спасти человека от смерти, призвать на помощь саму смерть.
– Жутко, - сказал я Панченко.
– Да неужели?
– усмехнулся мой товарищ.
– Напрасно ты могилы боишься. Ведь мы и сейчас как в могиле. Только еще умереть не успели - всего и разницы! Будь что будет, а я согласен, - сказал он решительно и испытующе взглянул на меня.
– А ты как думаешь?
– Я с вами, - ответил я, и мы безмолвно зашагали к своему бараку. Нас уже занимала мысль о том, как бы скорее вырваться отсюда.
НАД ПРОПАСТЬЮ
Сегодня ночью мне приснился Гриша. Он будто бы схватил меня за руки и потащил куда-то в топь.
– Айда, - повторял он, - айда! Под болотом есть большой город, там нас ждут.
– Не надо, не надо!
– вскрикнул я во весь голос и тут же проснулся. Руки у меня тряслись, сердце колотилось, готовое выскочить.
Панченко, должно быть, разбудил мой крик: приподнявшись, он пристально смотрел на меня.
– Тебя что, домовой давит?
Я постарался припомнить свой сон, но рассказывать о нем не стал.
В полдень я почувствовал в подошвах и кончиках пальцев какое-то жжение. Такого со мной никогда не бывало. Я приподнял ворот шинели и лег на пол. К вечеру затрещала от боли голова. Жар пошел по рукам и ногам, его горячие потоки словно слились где-то в груди, и я весь запылал огнем. Во рту появилась горечь, губы слиплись. Мне представлялось, будто в бараке стоит нестерпимая жара. Шинель обжигала тело, точно раскаленная жесть.