Международный вагон(Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Том XX)
Шрифт:
— Как счастливо, сэр! — шепнул верховный комиссар: — я еду в парламент, где будет обсуждаться провозглашение кавендишизма государственной религией Ирака. Ночью, на загородной даче, назначено заседание Анти-Коминтерна. Первое действие трагедии разработано до мельчайших подробностей. Это очень удачно, что вы успели приехать, встретились со мной на улице, и весь Багдад увидит, что мы едем вместе!
Пастор Мартин Андрью кивнул головой.
— Я надеюсь, вы не утратили мужества… — нерешительно добавил верховный комиссар, попристальней взглянув на своего соседа.
Пастор Андрью глядел,
— Потерял мужество? Нет, — с трудом ответил пастор, — с какой стати я буду терять мужество! План будет осуществлен до последнего акта.
Но эти слова прозвучали, как казенное «так точно». Мартин Андрью походил на марионетку. Верховный комиссар нахмурился:
— Имейте в виду, сэр, что движение ширится и охватывает весь мусульманский мир! Мы отнюдь не шутим! Если учесть процент мусульман в Египте и Индии, нельзя не убедиться, что мы получим в кавендишизме великую колониальную религию!
— Да, — рассеянно ответил пастор.
Лорд Перси подпрыгнул на сиденьи:
— Но что с вами, сэр? Я не узнаю вас! Не имеете ли вы, гм… гм… каких-нибудь сведений о своем собственном здоровьи? Не надеетесь ли вы…
Резкий крик пастора помешал ему докончить. Мартин Андрью увидел на повороте двух улиц верблюда, входящего в открытые настежь ворота американского консульства. На верблюде была палатка. Ветер взмахнул ее полог, и острые глаза пастора узнали несравненное узкое личико с миндалинами глаз, удлиненных к вискам и переносице.
— Эллида! — вырвалось у него резко. — Остановите автомобиль!
Прежде чем скандализованный верховный комиссар смог удержать своего соседа, пастор выпрыгнул из автомобиля и побежал, стуча искусственной ногою, к воротам американского консульства. Лорд Перси побледнел и прикусил губу. Чиновники переглянулись с вытянувшимися лицами. Но ни один из них не сделал попытки вернуть пастора, и лакированный автомобиль покатился дальше.
Между тем Мартин Андрью добежал до ворот, захлопнувшихся перед самым его носом. Дернув звонок, он дождался швейцара, выхватил из кармана визитную карточку и сунул ее в дверь.
— Немедленно доложите обо мне американскому консулу! Я пастор Мартин Андрью, пастор Map-тин Ан-дрью из Белуджистана! Map-тин Ан-дрью!
Он повторял свое собственное имя с каким-то угрюмым наслаждением. Но швейцар равнодушно вернул ему карточку.
— Нет приема! Четверг, от десяти до двух!
И, не слушая хриплого крика посетителя, он захлопнул массивную дверь.
Мартин Андрью сжал голову руками. Впервые в жизни он потерял уверенность в собственных силах. Что ему делать? Часы сжали его кисть, как черепаха. Минуты похожи на вечность. До собрания на загородной даче комиссара еще добрых пять часов. Пастор Мартин Андрью, задыхаясь от бешеной жажды, принялся ходить взад и вперед перед консульством, не сознавая больше ни себя, ни окружающего. Он доходил до конца стены и поворачивал обратно, опять огибал стену и возвращался к воротам, и, как следы запертой
Глава тридцать третья
БУРНОЕ ЗАСЕДАНИЕ В ИРАКСКОМ ПАРЛАМЕНТЕ
В большой белой зале парламента, со священным стихом Корана на стене, в длинных белых абайях восседали арабские вельможи.
Шейх-эль-Мелек, чье политическое воспитание было тесно связано с нотами и банкнотами, поднял седые брови, положил крашеный ноготь на веку правого глаза и тихо шепнул:
— Да почиет желание друзей у меня на глазу! Знаете ли вы, шейхи, что в Багдаде образовался профсоюз лодочников и амбалов?
Шейхи сдвинули брови.
— Знаете ли вы, что багдадский базар зашевелился, подобно исфаганскому? Купцы с трудом удерживают приказчиков и ремесленников. Закрытие базара не в их руках. Может придти минута, когда грязный амбал с проказой на ногах или нищий вожак чужого верблюда смогут назначать дни недели и угрожать правоверным!
— Га! — закричали арабские нотабли.
И как раз в эту минуту лорд Перси Кокс вошел в дипломатическую ложу и скромно сел на свое место. Независимый парламент оживился.
— Шейхи! — закричал Эль-Мелек, выскакивая на трибуну — народ стал похож на девушку, о которой не знаешь, какою она будет женой! Слуги сопротивляются хозяевам, удар палки превращает собаку в волка. Ходит зараза среди жен и отроков, и наступит день, когда мулла воззовет утром к молитве, а простолюдин наденет обувь и не захочет молиться. Вера отцов ослабевает! Разве не пишет великий муштеид Халеси, что надо обновить религию?
Вельможи величественно наклонили головы. Лорд Перси вздохнул. Французский и немецкий консулы вздохнули тоже.
— И вот, шейхи, — продолжал Эль-Мелек, поводя глазами во все стороны, — да не обидится на меня сын Англии, здесь восседающий, но пусть услышит он смелое слово из уст старого человека! Аллах прислал на помощь религии нового пророка! Великий английский ага-Кавендиш выступил за ислам! Он пострадал за нас, — его замучили, убили, выбросили его останки, но народ похоронит агу в священной земле и хочет провозгласить его пророком. Шейхи! Ислам враждует, пока у нас два пророка, Магомет и Али. Но если мы прибавим третьего, — Ислам объединится! Слышите! шейхи? От моря и до моря, от зари восходящей до зари закатной объединится ислам!
Шейх-эль-Мелек говорил так горячо, словно это было его бесплатное убеждение. Но тут, неожиданно для парламента, выступил неведомый человек страннического вида, не то перс, не то еврей, попавший в парламент точь-в-точь так, как солдаты Фридриха Великого в армию:
— Да ослабнет крик моего осла в полдень, если я совру, сказал он самым спокойным голосом. — Шейх-эль-Мелек прав. Два пророка единого аллаха наделали в исламе много междоусобицы. Но почему он думает, что от трех станет легче? По мне, уж если объединится народ наш, — так повыбросив всех пророков, живых и мертвых, в одну выгребную яму!