Мгновение - вечность

Анфиногенов Артем Захарович

"О чем я?
– удивился своим мыслям Егошии.
– Какое сейчас это имеет значение? Лихач, поломанная дужка, парткомиссия - откуда все это нахлынуло?.. Зачем?.."

Но "Т", посадочный знак, доставленный в заволжскую степь и расстилавшийся в ногах Михаила Николаевича, был толикой прошлого, проросшей в бурой, сухой степи, прошлого, от которого в горький час ему уйти невозможно. Да и нужно ли? Красвоенлеты, пилоты-старшины, поднявшиеся до комбригов и генералов, проходили этот пост. Все, кто поверил мечте, небу в алмазах, готов был служить ей верой и правдой. Егошин - в числе принявших эстафету. Однажды рядом с ним, на шаг впереди, возвышался в поле возле "Т" генерал Хрюкин, глава московской инспекции. В ярко-синем комбинезоне, перехваченном командирским ремнем со звездой, в генеральской фуражке, оттенявшей

свежесть молодого лица, Хрюкин был един в двух лицах: и глава инспекции, и судья. Инспектор - по должности, судья - по своему почину: положив на стартовое полотнище портсигар литого серебра, память Мадрида, Хрюкин объявил состязание летчиков на лучшую посадку и выступал как арбитр. Победит тот, кто коснется земли, ни на сантиметр не отклонившись от границ посадочного знака. Портсигар, тускло мерцавший, объединяя, сплачивал всех летавших, разница состояла в том, что Хрюкин завоевал право учреждать свой приз, уделом остальных было его оспаривать. Генерал посматривал на Егошина с выражением: что, командир, выспорят твои орлы мое серебро?.. Егошин, не удержавшись, сам попытал счастья, да метров на пять промахнулся. "За такую посадку, - сказал ему Хрюкин, - надо бы с тебя получить портсигар..." Лучший результат, по мнению компетентного судьи, показал лейтенант Алексей Горов. Глядя на рослого, длинноногого лейтенанта, Хрюкин поинтересовался, не кубанец ли Горов, не земляк ли генерала... "Волжанин, ответил летчик.
– Из-под Саратова".
– "А произношение чистое, - отметил Хрюкин.
– Без "оканья".
– "Меня с детдомом увезли в Сибирь..." Хрюкин поощрил лейтенанта устно, пожал руку - генеральская награда никому не досталась, уплыла в Москву. В последний раз Егошин видел, как Хрюкин разыгрывал свое серебро на осенних учениях сорокового года. Лейтенанта Горова командир отметил сам, выдвинув его на должность командира звена...

Самозванка-регулировщица, ловко семафорившая в пользу "ЯКов", отвлекла Егошина. Задержавшись между "Т" и концом посадочной, она, видимо, решила, куда податься, где встать, чтобы ее не турнули...

"Не мудри, везде достану..."

Затея генерала Хрюкина с портсигаром была близка и памятна Михаилу Николаевичу потому, что время самого курсанта Егошина видело первое достоинство пилота в умении произвести посадку. Ритмичную, по строго выверенному профилю, с таким плавным подводом машины, чтобы молнией сверкнул просвет между колесами и землей в тридцать - не более!
– сантиметров. Понятие "летчик", разумеется, шире, полнее этого навыка, но после выхода человека в пятый океан стало ясно, что благополучное возвращение на землю следует ценить выше прочих достоинств пилота. "Сколько взлетов вам, столько и посадок". И сам Егошин, схватив однажды нехитрое искусство приземления, раскрепостил себя от ига мифов, которыми окружена посадка, сам уверовал в изречение и другим его внушал: "Есть профиль - летчик в кабине, нет профиля - сундук".

ЗАПовский конвейер, в темпе военного времени переоснащавший парк ВВС и готовивший летчиков для фронта, в лице сержанта Гранищева поставил ему "сундука"...

Сигналыцица-доброходка, приняв решение, направилась в дальний конец полосы.

– Ко мне!
– скомандовал ей Егошин.
– Ко мне!
– прокричал он, энергичным взмахом рук показывая, что все команды на аэродроме выполняются бегом.

Она направилась к нему трусцой.

– Сержант Бахарева!
– Лена взяла под козырек.

– Комендант аэродрома против самозваных действий предупреждал?

– Я не самозванка...

Какое это самозванство, если она, единственная в наземном эшелоне летчица, знающая толк в стартовой службе, подъезжая на полуторке к МТФ, еще издалека увидела, что посадочные знаки выкладываются безграмотно? А "ЯКи" с минуты на минуту начнут садиться? Она спрыгнула на ходу и стала все перекраивать.

– Не самозванка я, товарищ майор, - повторила Лена, приведя для примера, какую околесицу нес комендант, представитель племени колхозных счетоводов: "Не швыряй полотнище!
– кричал он.
– Полотнищ больше ни одного, "юнкерсы" все измочалили, эти из-за Волги привезены, а ты их как дерюгу по земле волочишь!"

– Вас комендант отсюда выставил - вы опять здесь!

– Спасибо лучше бы сказал комендант: старт выложил поперек ветра!

И добавила,

пояснила, что это она развернула, расстелила знаки согласно правилам НПП, а потом выбрала местечко незаметней, чтобы сигналить, куда истребителям рулить. На чужой, незнакомой площадке летчик, стесненный обзором, ориентируется хуже, чем в воздухе...

"Чем я виновата?" - всем своим видом спрашивала Лена, жаждавшая безотложных действий, как, впрочем, и сам Михаил Николаевич, вдруг оказавшийся в странной тишине и покое левобережья. Но были еще и свои особые причины, побуждавшие Лену хозяйничать на полосе.

– Или летчики должны садиться поперек ветра? С боковиком?
– продолжала она, думая о старшем лейтенанте Баранове, после госпиталя вновь занявшем место в кабине "ЯКа".
– Ведь они с задания, товарищ майор. Ветерок меняется, крепчает, могут не учесть - и пожалуйста, предпосылка для поломки, для аварии...
– Лично встретить благополучно севший самолет Баранова, может быть, сопроводить его до капонира - вот в чем состояло тайное желание Лены.

"Ишачок", "ишачок", прикрой хвостик!.." - вспомнил Егошин девичий голосок в эфире.

– С КП передали, товарищ майор, группа "ЯКов" на подходе...

– Группе "ЯКов" мы не помеша...
– отозвался и не кончил фразы Егошин: сержант Гранищев, домовито прогудев над фермой, приготовился сесть.

Лена за свой короткий авиационный век уже успела немало повидать диковинного на посадочной полосе, арене славы летчика и его оглушительных крахов. Коленца, какие выбрасывали здесь новички и учлеты, поражали разнообразием, не давала скучать и фронтовая молодежь: в час высшего драматизма природа полосы оставалась неизменной. Гранищев, к примеру, осуществлял приготовление к посадке странным, пугающим образом: он наклонял нос самолета к земле так круто, целил в землю под таким углом, что впору было подумать, не сдурел ли он, не решился ли несчастный покончить счеты с жизнью. Затем его пышущий жаром "ИЛ", переломив опасный угол, прянул к земле плашмя, взметнув опахалом широких крыльев вместе с колючкой и пылью развернутую брезентовую штуку посадочного знака, - Лена едва успела отскочить в сторону.

– Еще заход!
– зло показал летчику рукой Егошин, поднимаясь и отряхиваясь.

– Постращать захотелось, - сказала Лена, как говаривал начлет Старче, когда на посадочной полосе аэроклуба начинался очередной номер авиационного циркового представления.
– Молодые люди любят постращать...

В ЗАПе, просматривая личное дело сержанта, Егошин прочел свежую запись: "Перспективы в истребительной авиации не имеет..." "А в штурмовой?" - спросил Егошин инструктора, автора формулировки. "Летчик строя, - пожал плечами инструктор.
– Куда все, туда и он. Сам ориентироваться не может. Третьего дня, пожалуйста, пропер от дома за семьдесят верст... Так и умахал!" - "Один?" "Со мной, я в задней кабине сидел..." - "Вы что, уснули?" - "Дал ему волю, хотел проверить, на что способен?" - "И семьдесят верст хлопали ушами?" Странные объяснения.

За три дня Гранищев оседлал "ИЛ-2", вылетел с полком под Харьков...

А теперь этот горе-истребитель бесчинствовал. Вел себя на посадочной разнузданно. Второй его заход, не менее удручающий, на первый, однако, не походил.

– Сержантская посадка!
– клокотал Егошин, повелевая Гранищеву конвейерный взлет.

– Почему сержантская, товарищ майор?
– возразила Лена, задетая за живое. Не все сержанты так...

– Сержантская посадка, - не желал объясняться с нею майор, вкладывая в сакраментальные слова не уничижительный смысл, как слышалось Лене, а горестное сочувствие юнцам, призванным в РККА "по тревоге", вызванной срочным формированием ста полков, и не сумевшим вместе с сержантскими треугольниками получить добротной подготовки в пилотаже.

– По танкам ударил! Экипаж потерял!.. Профиль не держит!
– отрывисто, бессвязно восклицал Егошин, и Лена понимала: нашла коса на камень.

При очередном заходе "ИЛ" сержанта взмыл по-галочьи - распластав крылья, покачиваясь, заваливаясь на бок. "Еще!" - погнал его в небо майор, зная, что опасность прямого удара о землю в последний момент самим же сержантом будет снята, что он выхватит и плавно приземлит самолет (и Лена видела это). Сноровка, хватка угадывались в Гранищеве, глаз и самообладание... Но профиль посадки!.. Свет такого не видывал.