Мгновение - вечность
Шрифт:
– Чугуевец? На чем кончал?
– На "И-шестнадцатом"... В ЗАПе переучился на "ЯК", да пришлось сесть на "горбатого"...
– Я говорю, хватали без разбора.
– Адвокатствуя при сержанте, капитан все больше привлекал внимание Баранова.
– Немец думал взять тебя голыми руками... Поделись, поделись опытом!
– Какой опыт... Я его первым увидел.
– Вот!
– подхватил Баранов так, чтобы все его слышали.
– Первым увидеть все. Первым увидел, первым и ударил, если голова на плечах, а не кочан капусты.
– Он думал, я "змейку" начну...
– А ты?
– Баранов живо, всем корпусом повернулся к
– "Змейка", конечно, сподручней, - не в первый раз толкуя пережитое, Гранищев сейчас держал в уме подсказку, полученную на конференции.
– Но к "змейке", надо думать, он пристрелялся... Короче, я первое свое желание подавил. Пересилил себя. Подскользнул, подскользнул, - показал он руками, усыпил его бдительность. Он и выставился под мои стволы...
– Обрел сержант свободу!
– Баранов значительно и строго оглядел стол. Человек до свободы жаден. Обрести в бою свободу - все равно что заново родиться. Я первого сбил - ничего не понял. То есть сам себе не поверил. Капитан кричит: "Баранов, поздравляю!" Я молчу... слепцом был. Думал, капитан так, наобум кричит, на арапа... А сейчас чем больше фрицев, тем даже лучше. В каком отношении? Они меня в общей кутерьме скорей всего прошляпят, а уж я своего дурака не упущу...
"Вот она, тайна: обрел в бою свободу", - думал Авдыш подавленно, презирая себя, сознавая свое ничтожество перед истребителем.
– Я люблю, когда мы в большинстве, - сказал Пинавт.
– Кто не любит!
– отозвался Баранов.
– Нет, против "роя" возражать не приходится.
– Можно подумать, тридцать или сорок машин вертятся в одном клубке, - с тонким пониманием дела вставил Авдыш.
– Действительно! А на практике? Дай Бог пять "ЯКов" наскребем. Да пару "ишаков". Да завалящий "ЛАГГ"... И вся свадьба. Вот тебе и "рой"... Дружно не грузно, другой-то опоры нет...
– Плюс мастерство, конечно, - добавил Авдыш, думая о Конной.
Сколько он себя ни понукает, сколько ни подстегивает, - не откроется он Баранову, не выскажет ему своих чувств... всего, что думает о нем. И о себе.
– Что ж, мастерство, - не в правилах польщенного истребителя оставаться в долгу.
– Некоторые, говорят, на "ИЛе" "бочку" крутят!..
– Сержант Гранищев, - назвал Авдыш своего однополчанина.
– Узнаю чугуевца: и "мессера" сбил, и "бочку" крутит... Полковник Раздаев с Егошина за "бочку" такую стружку снял, что Егошин, улетая, заявил: ну, говорит, сержант Гранищев, ты у меня получишь! Пусть, говорит, лучше в полку не появляется! Так ему и передайте!..
– Товарищ старший лейтенант, - Павел придвинулся к Баранову, чтобы не все его слышали.
– Вы братолюб, говорите... помогите мне вернуться в истребиловку.
– Ловко вклинился, - улыбнулся Баранов, прощупывая сержанта взглядом.
– В истребиловке я лучше сработаю.
– Егошина испугался?
– В истребиловке я больше пользы принесу.
– Я тут рассказывал, патриарх всея Руси Алексий у нас садился, - сменил Баранов тему, обращаясь к собравшимся.
– Я его сопровождал... Благословил меня патриарх крестным знаменем... а что делать? Стоял, как инок... Благословил и вручил, не знаю, как назвать, - вроде ладанки, или памятку. Примите, говорит, это коммунисту не зазорно, поскольку прорицание не божеское, а мирское, но истинное...
Из нагрудного кармана гимнастерки Баранов вынул аккуратно сложенный листок. На нем столбиком,
– Старшего лейтенанта Баранова - на выход! В отсутствие командира комментарии дарственной патриарха продолжались:
– Маннергейм - это в Финляндии, линия Маннергейма, а Квислинг примерно кто?
– Предатель, - коротко пояснил Авдыш. Клемент Этли, лидер лейбористов, летчиков не интересовал, Муссолини, открывавший список, напомнил "макаронщика", итальянца, уже не раз встречавшегося под Сталинградом в боевых порядках "мессеров".
– Истребитель?
– спросил о нем Авдыш.
– Да. Лобастенький, наподобие "ишака": "Макки-Костольди".
– Еще спутаешь.
– Бей по ближнему, не ошибешься.
– Не скажи! Бахарева на том и погорела!.. А вот слушай: летала Елена с Барановым на Тракторный...
– Она с ним летает?
– Он ее с собой берет.
– Больше некого? Баранову, я думаю, уж могли бы подобрать напарника...
– Сам берет. Не каждый раз, но берет. У нее, знаешь, неплохо получается... Да. Сходили на Тракторный, все хорошо. Баранов ее на посадку первый пропускает...
"Не надо было мне сюда проситься, - понял Павел.
– Завтра же улечу..."
– ...он ее первой пропускает...
– Миша - джентльмен.
– На том стоим... Пропускает. Бахарева вниз, перед выравниванием, как у нас заведено, оглядывается... Мишина школа, его выучка: прежде чем сесть, оглянись - нет ли сзади немца. Глядь, а там - лоб! Дистанция метров сто. Вот такой лбище. "Макки-Костольди", все о нем наслышаны... Уходить? Снимет. Она, чтобы скорее быть на земле, ткнулась перед собой... чтобы он на скорости проскочил... да резковато ткнулась. Шасси подломила, сама поранилась... А лоб-то этот - не "Макки"! В том-то и горе, что нет! Лоб - наш "Ла-пятый", "Ла-пятые" только что пришли под Сталинград, их никто не знал. Вот она, голубушка, и пострадала. Отвезли в Эльтон. Миша летал ее проведать...
"Завтра - в полк, - думал Павел, слыша этот разговор.
– Делать здесь мне нечего. Свидание не состоится, в полк. И - на задание... Отдохнул!"
– Зашиблась Елена, пока не ходит...
– Жива и ладно. Железа Сибирь наклепает. Перед железом я теперь не преклоняюсь. Нету этого. Прошло.
Возвратился с улицы, занял свое место за столом Баранов.
– Полковник Сиднев подъезжал...
– Он же ранен?
– Контужен. Шеей не ворочает, голову держит, как бегемот... Спрашивает, как сходили полбинцы. Я сказал, что видел... Про тебя ввернул.
– Баранов глянул на Гранищева. Павел замер.
– Правда, правда, - заверил его Баранов.
– К слову пришлось... Полковник мне случай привел, под Валуйками, что ли... Как "мессер" "горбатого" гонял, а Хрюкин с полковником с земли наблюдали. И так он его и эдак, говорит, а "горбатый" не дается, ускользает, огрызается. Горючка, наверно, кончилась, "мессер" умотал домой, "горбатый" сел - и крыло у него отвалилось. Выбирается из кабины летчик, капитан, мокрый как мышь. "Товарищ командующий, разрешите переучиться на истребителя!" - "ИЛ" не нравится?" "Нравится! Но разрешите, товарищ командующий, я, говорит, с этим гадом поквитаюсь..." Хрюкин понял летчика - так сказал полковник.