Мгновение - вечность
Шрифт:
Под Новосибирском долго стояли, Житников вышел из вагона и пропал.
Поезд тронулся, сержанта нет.
Пять минут, десять...
Горов, поглядывая на часы, поглядывая вдоль вагонного прохода, сделался мрачен. Летчики, знавшие приливы и отливы в их отношениях и только что с возведением Егора в ранг первого дорожного интенданта радовавшиеся за товарища, притихли: чепе, пятно на эскадрилью...
Воспоминания о том, что не сбылось, живучи.
...Резвый рокот чужого мотора упал с высоты на сопки, холодно розовевшие под утренним солнцем, и вольно покатился через границу, через аэродром, в сторону Сихотэ-Алиня. "Р-девяносто седьмой", - понял Горов по звуку, разведчик... Скорость четыреста десять километров в час,
"Началось?" - подумал Горов, включая магнето, подавая условный сигнал "К запуску!" Ивану и сержанту Житникову, летчикам дежурного звена, сидевшим в кабинах наготове, как и он.
Погранзастава стояла рядом, летчики, с часу на час ожидая удара вероломного соседа, были в курсе всех новостей. Активность японской стороны заметно возрастала. Отмечалась усиленная переброска войск, подтягивались инженерные и понтонные части, оси железнодорожных вагонов менялись на размер нашей колеи. Третьего дня пограничники отправили самолетом в Москву "визитера", показавшего на допросе, что объявлена эвакуация семей военнослужащих, пассажирское движение в сторону границы прекращено, - меры, предвещавшие начало вооруженных действий.
"Началось?!.."
Прогретый мотор взял сразу, Горов плавно, не оборачиваясь, тронул с места - знал, что Иван и Житников не промедлят, пойдут с ним вместе: все учения, тревоги, стрельбы, какие они знали в своей жизни и какие усиленно проводились здесь, на полевом аэродроме, готовили их к этому. За спиной возвышался Сихотэ-Алинь, впереди розовели, бросая длинные тени, сопки. Дежурное звено устремлялось навстречу "Р-97", уже повисшему над заснеженным аэродромом. Озноб сближения пронял Горова. С каждым взлетным мигом в нем росло давно разбуженное, а сейчас целиком его захватившее чувство бойца передового заслона, помянутого Егошиным. Он, летчик-истребитель Горов, встретит врага как подобает. Пусть весь воздушный флот Японии последует за "Р-97" - Горов будет биться до последнего, с поля боя не уйдет. Взлетая, он освобождался от земной суеты, от безвестности, годы ожиданий готовы были прорваться, озарить его одним, все оправдывающим мгновением... Уверенный в Иване, в Житникове, как в себе, он Житникова между тем не видел. Скорость нарастала медленно, словно бы противясь Горову, отдаляя поворот судьбы. Он убыстрял, как мог, как умел, как позволял ему "ишачок", движение... "А зачем они мне?" - подумал Горов об Иване и Житникове, предчувствуя свой, выстраданный на границе час. Иван на востоке год, Житников - без году неделя. "А-а", - вложил Горов в короткий возглас необходимость ввязываться в бой без Житникова, который может все сорвать; медлительность сержанта давала новый импульс для немедленной атаки... "Москва, Кремль" - да, может быть, так... И развернулся, чтобы кинуться на разведчика сверху.
Огромное солнце, играя в глянце снежного наста, отполированного ветрами, ударило ему в лицо прежде, чем он что-то перед собой увидел: ослепленный, с навернувшимися слезами на глазах, Горов мчался вперед, ничего не видя, спеша приноровиться к сильному резкому свету.
Японца в небе не было.
Горов его не видел.
Разведчик, наглый нарушитель, исчез в слепящей синеве неба.
Иван и подошедший наконец Житников, занятые тем, чтобы не отстать, удержаться за метавшимся командиром звена, жались к Горову, веря ему, не сознавая ужаса происшедшего; японский разведчик потерян, упущен... Ушел.
После приземления Горов долго сидел в кабине, быстро остужавшейся, перед черными кругляшами приборов, - отброшенный назад, в прошлое, в самолетный класс, где он мог часами пребывать наедине с такой же приборной панелью учебной машины, все забыв, ничего, кроме делений и стрелочек, излучающих таинственный фосфоресцирующий свет, не видя, уносясь мечтами
"Война!
– прокричал над ухом Горова вскочивший на крыло молоденький посыльный из штабного балка.
– Япония с воздуха напала на Америку!"
"Дежурство можно кончать, - добавил подошедший к нему Житников.
– Сегодня агрессор на нас не обрушится..."
Оглушенный Горов молчал, не умея взять в толк, что вылет, возбудивший его против целой армады и тут же, едва дело коснулось отсечения одного разведчика, показавший, чего в действительности стоит летчик-истребитель Горов, - что этот позор пал на него по ходу мелкой самурайской акции, дешевой уловки, предпринятой в момент внезапного бомбардировочного удара по тихоокеанской стоянке морского флота Америки. Он чувствовал себя игрушкой в руках высшей силы.
"Сейчас так, - рассуждал сержант, - кто первым подготовился, чтобы напасть, тот и пан... Разведка у японцев сильная, они этим воспользовались, хорошо бы и нашим ушами не хлопать".
– "Шпионов забрасывать?
– проговорил наконец Горов.
– Ты это брось, Житников..." Горов верил в братскую солидарность рабочих, знал ее силу, - ни одно буржуазное государство не имеет такого козыря. Солидарность трудящихся - вот наша опора, а не шпионы! Немецкий солдат, в ночь на двадцать второе июня перешедший к нам, чтобы предупредить о нападении фашистской Германии, - из рабочих. Наверняка из рабочих.
...Воспоминания о том, что не сбылось, живучи.
И сейчас, более года спустя, горечь пережитого саднила Горову душу; с формальной стороны, правда, все обошлось, но сказать, что вообще без последствий, нельзя... На фоне трагедии Пирл-Харбора, где несколько сот японских самолетов торпедировали американский флот, инцидент с одиноким нарушителем границы "Р-97" прошел спокойно. В рапорте по команде отмечалось, что "было поднято дежурное звено, но безрезультатно", акцент в донесении делался на решительности Горова, на дружном, без промедлений взлете звена, на слаженности посадки. Вслед за рапортом Горов был досрочно представлен к воинскому званию "капитан".
В двадцать три года получить в петличку "шпалу"!..
Горов затих. Тренировочные полеты свернул, маршруты и стрельбы тоже, оставил летчикам одни дежурства: как бы не пошли "дрова", аварии; случайность, ничтожная поломка, одно летное происшествие - и не видать ему "капитана"...
Выждал, получил.
Стал и самым молодым капитаном, и самым молодым командиром эскадрильи, и с рекомендацией командир полка не задержался... а что-то точило Горова изнутри. Бесславный рывок на "Р-97" жил в нем гулом мотора, потряхиванием кабины, вибрацией приборной доски... Солнце-огонь, ослепившее летчика, всходило и садилось, чтобы бередить его рану. Вдруг вспомнится ему молоденький посыльный из штабного балка, хотевший узнать, как расценивает летчик известие о Пирл-Харборе, и собственное молчание. Приступ какой-то немоты. Немоты и удивления перед сержантом Житниковым. Перед его невозмутимостью, перед его бойким, уверенным суждением о случившемся... Промедлил в небе, заждался сержанта. "Ошибка, допущенная в первоначальной расстановке сил, едва ли может быть исправлена в ходе всей войны", - говаривал Мольтке. Виновник его ошибки Житников. Раньше надо было его бросить, идти одному. Принуди он, Горов, капитулировать японца, открой боевой счет, давно бы уже был на фронте. Продолжал бы счет...
– ...Товарищ капитан!
– кричал Житников из клубившегося морозным паром, забитого людьми тамбура.
– Я здесь!
– Забаррикадированный "сидорами", он делал капитану ручкой, продирался вперед.
– Земляка встретил!
– Сержант стоял перед ним, тяжело дыша, глаза его сияли.
– Хоть мать родную!
– На ходу вскочил в последний вагон...
– Отставание от поезда расценивается как дезертирство!
– Да здесь я, товарищ капитан, не отстал... Он Паулюса в плен брал!