Мгновения вечности
Шрифт:
Я сказал: «Мой реактивный самолет находится сейчас в Афинах. Вы должны отвезти меня в Афины, и разрешить мне улететь на самолете. Я не хочу больше оставаться в такой стране, как ваша, хоть виза и позволяет мне оставаться еще две недели, я не хочу оставаться в вашей стране, потому что правительство ведет себя так примитивно, отвратительно, не по-человечески».
Я сказал полицейскому офицеру: «Куда бы ни отправился Папа, он целует землю. Я буду плевать на землю, потому что только этого вы заслуживаете».
Он прокомментировал мои слова так: «Кажется, с детства никто не занимался вашим воспитанием».
Я
Я сидел в полицейском участке практически семь часов. Постепенно главный суперинтендант расслабился, и начал говорить со мной, в конце концов, он сказал: «Я чувствую гордость из-за того, что вы сидите в моем офисе. Здесь столько ваших саньясинов, а я видел вас раньше только на фотографиях. Теперь я смогу сказать им: «Вот кресло вашего мастера, он здесь сидел семь часов со мной!»
Он позвонил жене и сказал: «Я не приду до тех пор, пока Раджниша благополучно не отправят в Афины». Он так волновался из-за этого, что позволил Девараджу отвезти меня в аэропорт. Полицейские сидели на заднем сидении, а я сидел на переднем сиденье, Деварадж вел машину. В это трудно было поверить.
Даже полицейским было неприятно, они не могли поверить в происходящее и говорили: «Мы даже не видели саньясинов на улицах, вы спокойно и тихо сидели дома, наслаждались прогулками в саду».
Около окна в полицейским участке, где я сидел, две женщины полицейских стояли и не давали саньясинам войти ко мне. Саньясины окружили весь полицейский участок, они начали танцевать и петь. Танцевать и петь — это не преступление, но полицейский офицер сказал мне: Остановите своих последователей, они там танцуют и поют!»
Я сказал: «Танцы и пение — это противозаконно?»
Офицер сказал: «Это не противозаконно, но это пугает нас».
Эти две женщины полицейские, которые стояли прямо перед окном, после этого разрешили саньясинам по очереди войти ко мне и поговорить со мной. И, в конце концов, они сказали мне: «Мы сожалеем, что это все происходит в этой стране в современном веке. Мы надеемся, что вы снова к нам приедете».
Полицейский сказал мне: «Люди на острове спрашивали, что они должны делать, все чувствовали такое удивление, их ранило поведение правительства и архиепископа».
Недавно я получил новости с Крита о нескольких случаях, которые произошло после того, как они арестовали меня. Даже пожилые люди, которым пятьдесят, шестьдесят лет, подошли к дому, после того, как меня арестовали, и сказали саньясинам: «Вы не должны были в этом участвовать без нас, почему вы нам не сообщили об этом? У нас есть ружья, мы бы подошли и дали отпор этим полицейским за их из ряда вон выходящее поведение».
Один журналист спросил у меня: «Любое послание к тем, кто живет здесь?»
Я сказал: «Просто скажите им, чтобы они приехали в аэропорт вечером, чтобы выразить мне поддержку и показать властям, что они со мной, не с церковью, и не с правительством, а со мной, чтобы сказать, что все действия правительства и полицейских противоправны». Пятьдесят человек встретились с одним саньясином,
Эти простые деревенские жители поняли, что все, сказанное мной о церкви, было абсолютно правильным, в этом не было ничего ошибочного. После того, как я покинул Грецию, представители Крита послали делегацию к президенту со словами: «Поведение полицейских из ряда вон выходящее. Полицейские и правительство не должны так себя вести!»
Когда меня арестовали и привезли в Афины с маленького острова, на котором я остановился, там присутствовал глава полицейского департамента с отрядом в сорок полицейских. Я обратился к нему: «зачем нужны сорок полицейских посреди ночи, причем вооруженные. Я не агрессивный, насильственный человек, у меня нет даже пистолета, и меня арестовали. К чему вам вся эта толпа вооруженных полицейских?»
Человек, который дал мне туристическую визу на четыре недели, был как раз главой полицейского департамента, а через пятнадцать дней эту визу прервали раньше срока, и сделал это представитель полиции. Это кажется, совершенно несправедливо, почему мне дает визу глава полицейского департамента, а прекращает визу раньше срока подчиненный ему чин?
В аэропорту в Афинах собралось, по крайней мере, сорок полицейских, чтобы сопровождать одного невооруженного человека, там присутствовал также глава полицейского департамента. Там собралась огромная толпа репортеров, представителей телевидения, на меня смотрела дюжина камер, они все хотели взять у меня интервью. И я сказал: «Мне нечего сказать, мне кажется, человек никогда так и не станет цивилизованным!»
Представители прессы были передо мной, это были сорок полицейских собак, все большие офицеры, они окружали меня, а глава полицейского департамента стоял прямо передо мной. Я сказал ему: «С такими полицейскими, с таким правительством вы разрушаете само будущее человечества, особенно в своей стране. Эти люди в ответе за казнь Сократа!»
Когда я сказал им об этом, показывая на главного полицейского страны, он попытался прервать меня.
Впервые за тридцать пять лет, я притворился разгневанным. Но я не преуспел, потому что внутри я смеялся. Но я сказал начальнику: «Заткнитесь и стойте на своей стороне, не приближайтесь ко мне».
Я закричал так громко: «Заткнитесь!» — что он действительно заткнулся и отправился обратно, и встал среди своих прихвостней. Позже я увидел репортеров. Они подумали, что я в действительности был в ярости, но я не был. Это единственный язык, который могут понять такие люди. Когда вы говорите с кем-то, вы должны пользоваться языком, который могут понять другие люди.
Но мне это понравилось. Можно притворится разгневанным, внутри вы можете быть совершенно молчаливыми, а снаружи вы можете быть в ярости. В этом нет никаких противоречий, потому что ярость может быть просто игрой.