Мхитар Спарапет
Шрифт:
— В Ереван, на помощь Абдулле.
Давид-Бек помолчал минуту, тяжело вздохнул и сказал:
— Ереванцы оказались неблагоразумными и недальновидными. Не вняли нашему совету, и вот чем все это кончилось…
— Персияне вероломно обманули их, — добавил Тэр-Аветис, — а теперь к тому же ищут контактов с осадившими Ереван турками.
— А что католикос?
— Католикос Аствацатур возвратился из Тавриза в Эчмиадзин.
— Чтобы сдаться туркам? — воскликнул Бек.
— Султан отдал приказ не трогать Эчмиадзин и католикоса.
— Хорош пастырь! Спас свою голову, а что будет с несчастной паствой, это его не волнует! —
От подножия холма, раздвигая на пути траву, подымался инок Мовсес. Его борода была растрепана, раненая рука еще не зажила. Шагал он тяжело, устало. Давид-Бек едва узнал Мовсеса.
— Кончилось? — тревожно спросил Бек, не ожидая приветствия инока. Не терпелось поскорее узнать о дальнейшей судьбе Еревана.
— Нет еще, тэр Давид-Бек, — переводя дух, ответил Мовсес. — Ереванцы сопротивляются. Сражаются с небывалым упорством. Сотни и тысячи турок полегли под стенами Еревана.
Бек присел на камень. Сделал рукою знак, чтобы сел и Мовсес, с грустью посмотрел на него: инок казался постаревшим лет на двадцать. Беку хотелось по-отечески притянуть его к себе и крепко обнять, но он сдержался и попросил поподробнее рассказать обо всем, что творится в Ереване.
— Сила османов очень велика, владыки военачальники! — вздохнул Мовсес. — Не исчерпать ее отдельными выпадами. Ереванцы прислали меня к вам, чтобы вы помогли найти какой-нибудь выход. Жалко их, погибнут все до единого… Мирали и католикос обманули…
— А, давно пора бы взяться за ум, не дать себя обмануть! — зло бросил мелик Бархудар.
— Бог наделил их храбростью, но этой ценой отнял разум! — добавил мелик Еган.
Речи эти не понравились Беку.
— Люди гибнут во имя своей чести, своего народа и города! — строго заметил он. — Они достойны глубокого уважения. Склоните головы перед ереванцами, так будет уважительнее!
Бек встал, отряхнул полы запачканной землею одежды, сорвал в траве листик щавеля, поднес его к губам и скривился. Концом сапога копнул мягкий чернозем. «Турки ушли из Гандзака, — размышлял про себя Бек, — и идут на Ереван — северные ворота в Персию. Но на пути в Персию перед ними встанет Сюник. После Еревана турки наверняка соединятся с нахичеванским войском и пойдут на нас».
Бек широко зашагал. Какой свежестью веет от травы, как красивы маки!.. Так и хочется лизнуть их алые лепестки, растянуться вот тут, на холме, насладиться всей этой радостью жизни, утренним солнцем… Не знать ни горя, ни забот…
— Тэр Бархудар! — обратился Бек к мелику Хндзореска. — Пройдем-ка в твой шатер. Может, не один я голоден, а? Что скажешь?
Бархудар просиял от удовольствия и поклонился. «Что-то у Бека на уме? — подумал мелик, приглашая всех в свой шатер. — Неспроста он впервые оказывает мне такую честь!»
Расселись на разостланных перед шатром коврах. С высот просматривалась вся восточная часть Араратской долины. А чуть дальше — левее Малого Масиса — текла река Тгмут, утопало в тумане Аварайрское поле…
Опершись спиной о большой камень, Давид-Бек смотрел вдаль… Казалось, острый взгляд его видел сквозь тьму веков героев Аварайра [61] .
Всего несколько месяцев назад тот самый инок Мовсес, который вот сейчас сидит перед ним, читал в монастырской келье: «…Из рода Мамиконянов — пал храбрый Вардан, из рода Хорхоруни — мужественный
61
В 451 г. н. э. армянские воины под предводительством легендарного полководца Вардана Мамиконяна в неравной схватке с превосходящими силами противника разгромили персидское войско.
62
Из книги историка V века Егише «О Вардане и армянской войне».
— Где вы, о храбрецы?! — забывшись, громко возгласил Бек.
— Кто? — удивленно спросил сидевший против него Мовсес.
Бек не сразу пришел в себя. Посмотрел на инока и подумал: не Егише ли это? И что он напишет о нынешних днях в назидание грядущим поколениям, что скажет о людях Еревана, Варанды, Лори, обо всем армянском народе, который снова встал на борьбу за свою независимость, за родину, как тогда, на поле Аварайра… Бек протянул руку к медному подносу, взял кусок вареной баранины и подал Мовсесу:
— Ешь, брат мой! Так будет не вечно. Гонениям на наш народ придет конец. Обязательно придет…
Мовсес ничего не сказал. Мысли инока были далеко, там, где навсегда осталась его Арусяк…
Заговорили мелики. Все были озабочены судьбой Еревана — матери городов армянских.
Покончив с едой, Бек обтер руки травой, на которой еще не высохла роса, и обратился к Мхитару:
— Бери полк «Опора страны» в подмогу своим воинам и лети в Ереван. Возьми с собой и мелика Бархудара с его войском, дай знать ереванцам, что вы идете на помощь. Прорви ночью кольцо осады, выведи народ из города и спасай его любой ценой! Все понял?!
— Повеление будет исполнено! — вытянулся Мхитар.
Мелик Бархудар опять был польщен столь высоким доверием.
Кёпурлу Абдулла паша рвал и метал. Неудачи следовали одна за другой. Уже пятьдесят один день сидит он под Ереваном. Потерял под стенами этого злосчастного города несколько тысяч воинов. На каждое орудие у него оставалось не больше десяти ядер. Обоз застрял в горах Ширака, и кто знает, когда прибудет на место. На исходе мука, нет и риса. От постоянного употребления мяса люди болели цингой. Аскяры мучились от боли, жевали траву и желтую глину. Изнуряла и невыносимая жара. Сотни воинов болели желудком, умирали от лихорадки.
А Ереван все держался. Паша ума не мог приложить: на что надеются эти армяне, зачем сопротивляются, не сдаются? Бессильную свою злобу Абдулла сорвал на беззащитных селах, уцелевших в отрогах Арагаца, в гаварах Ниг и Цахкотн. Он приказал ограбить их и сжечь дотла, а людей угнать в плен.
Сераскяру не давали покоя вести, доходившие до него из Высокой Порты.
«Султан недоволен тобою, любимый мой Абдулла, — писала ему сестра — перл султанского гарема. — Поскорее кончай с этим проклятым Ереваном и иди на урусов. Великий визирь ропщет, послы Франции и Англии недовольны. Твое промедление на руку московскому царю. Поспеши, брат мой!»