Мхитар Спарапет

Ханзадян Серо Николаевич

— Я привез вам, армяне, беспрекословное повеление победоносного Кёпурлу Абдулла паши, — произнес он визгливым голосом, затем, достав из-за пазухи свиток, протянул его Мхитару. — Паша требует, чтобы вы, подданные султану армяне, припали к его стопам и поцеловали концы его башмаков.

Толпа загудела. Возгласы негодования покатились волнами и перешли в общий гул — злой, угрожающий. Посол умолк, приняв позу победителя; переводчик вздрогнул от страха.

Тэр-Аветис смотрел на толпу пронзительным взглядом. «Безумцы. Спятили с ума и стар и млад, — покачивая головой, подумал он. — Вместо того чтобы найти общий язык с врагом, умалить его гнев, сами бросаются

на обнаженные им мечи».

Мхитар, прочитав послание паши, состоящее из одних ругательств и угроз, передал его Есаи и, повернувшись к послу, спокойно спросил:

— Что еще хочет паша?

— Он требует, чтобы ты распустил свое войско. Это — первое. Уплатил дань султану за семь лет. Это — второе. И чтобы ты открыл дорогу непобедимым войскам султана, позволил им пройти беспрепятственно через твою страну в Баку и Дербент, чтобы наказать гяуров рыжей Москвы. Это — третье. Или ты исполнишь эти повеления, или же мы придем в твою страну и не оставим там ни одного живого существа.

Народ снова загудел.

— Вырежь ему язык, тэр Мхитар, — потрясая кулаком, угрожающе крикнул снизу Цатур. — Они хотят подати за семь лет. Как бы не так, держи карман шире!

— Дай его нам, тэр властитель, мы мигом расправимся с этим волком.

— Никакой дани, никакой уступки!

Со всех сторон раздавались возмущенные голоса крестьян и воинов. Тэр-Аветис от гнева кусал губы. А когда кинутый кем-то из толпы грязный трех угодил в лицо посла, тысяцкий нервно подошел к Мхитару и сказал:

— Укроти этих зверей.

— Укроти сам, если можешь, — недовольно ответил Мхитар.

— Играют с огнем, пустоголовые, — пробормотал Тэр-Аветис, но Мхитар уже не слушал его. Он подошел к послу.

— Слышишь, ага посол? — показав рукой на разбушевавшихся людей, сказал он. — Их воля. Вернись к себе и скажи сераскяру, что мы не должны ему дани и не допустим, чтобы через нашу страну он пошел на русских. Передай наше требование, чтобы отвел войска от наших границ и освободил Нахичеван и Ереван, если хочет жить в мире и добром соседстве с нами.

Мхитар и мелики поспешно спустились с кровли. Один из сотников велел своим войскам оградить послов, чтобы разъяренная толпа не растерзала их.

Спустя неделю Есаи со своей сотней доставил посла на берег Аракса.

— Вот граница нашей страны, тэр посол. Теперь ты можешь перейти реку и отправиться к своему паше, — сказал он, сойдя с коня.

— Пойду, чтобы вернуться вновь, — бросил посол.

— В нашей стране много ям, в которых мы сможем зарыть ваши головы, — ответил спокойно Есаи. Затем он достал из-за пазухи письмо паши Мхитару и приказал послу открыть рот.

Тот уставился на него глупым, изумленным взглядом.

— Открой рот, ну… — повторил Есаи.

— Зачем? — встревожился посол.

— Чтобы хорошенько услышать мой ответ.

Турок отказался. Есаи подмигнул своим воинам. Двое из них схватили посла за руки, отвели их назад и, упираясь коленом в его спину, стали тянуть назад. У турка затрещали кости.

— Аман! — замычал он. — Пустите. У меня открыт рот!

Скомкав письмо, Есаи сунул его в рот послу.

— Ешь!

Вспотевший от стыда и страха посол сжевал бумагу и проглотил.

— Теперь проваливай, — сказал Есаи под веселый хохот воинов. — Отвезешь своему паше то, что поел. Таков наш ответ.

Павшего в сражении на Мараге военачальника Паки заменил его брат, старший сын мелика Бархудара — сотник Мигран. В свое время Давид-Бек

назначил его начальником алидзорского гарнизона и командующим крепостным войском. И он был доволен. Однако Мхитару не нравился этот недоверчивый, замкнутый и молчаливый человек. Вернувшись из Джраберда, он снял его с поста и отправил в алидзорский ополченский отряд сотником. Злой и коварный по природе, Мигран чувствовал себя оскорбленным и униженным. Он ненавидел Мхитара, однако прикидывался довольным и улыбался Верховному властителю. Особенно бесился он, когда Мхитар оказывал почести его противнику, сотнику Товме, разрешая ему и нищему сотнику Есаи бывать на посольских приемах и на советах старейшин, и когда почтительно и с уважением разговаривал с простыми мастеровыми Врданесом и Владимиром Хлебом, а его, сына достойнейшего, родового мелика Бархудара, и видеть не желал. Он никогда не забывал оскорбления, которое Мхитар нанес его роду много лет назад, приказав на виду у всех высечь его и отца розгами. Более того, он принудил отца, мелика Бархудара, породниться с беглым рамиком Туринджем, выдав Гоар за его сына Товму.

А теперь ненависть Миграна к Мхитару умножилась. Порою ему казалось, что Верховный властитель чувствует это. «Знай, отродье рамика, я никогда не прощу тебе», — злорадно думал Мигран про себя в такие минуты.

Как-то раз он заговорил об этом при Тэр-Аветисе. Мхитара в Алидзоре не было. Тысяцкий вызвал его по какому-то делу. Они оставались одни. Тэр-Аветис был чем-то озабочен и сердит. Но Миграна усадил возле себя и даже сам ему налил кофе. Китайская лампа освещала комнату тусклым светом. Глаза Тэр-Аветиса будто горели. На дворе завывал осенний ветер. Мигран, неожиданно наклонившись к хозяину дома, тихо сказал:

— Я обесчещен, тэр тысяцкий. Он смешал меня с грязью.

— Кто? — строго спросил Тэр-Аветис.

— Известное дело. Сын рамика. Верховный властитель! Наш господин, наш владыка, повелитель, — вскипел Мигран и так потянул ворот своего кафтана, что отлетели круглые золотые пуговицы. — Я сойду с ума, если так будет продолжаться. Я…

— Тсс! — таинственно предостерег его Тэр-Аветис. — Как ты осмеливаешься! Башки лишиться хочешь, надоела она тебе?

— Да, да, — задыхаясь от гнева, произнес Мигран. — Пусть снесет, этого и желает сын голодранца. Если не сегодня, так завтра прикажет отрубить мне голову. Разве он потерпит? Меня сровнял с землей. Я не стою мизинца его любимца, пройдохи Товмы.

— Эге!.. — после долгого хохота и вскидывания руками выговорил Тэр-Аветис. — Где тебе до Товмы!.. Или до этого Есаи. Они, братец мой, опора Мхитара, надежда страны, а ты что?..

— Я раб и дурак, если терплю все это, — ответил Мигран, ударив себя в грудь.

Тэр-Аветис встал и презрительным, уничтожающим взглядом посмотрел на Миграна.

— Я с корнем вырву твой язык, если еще раз осмелишься лаять на Верховного властителя, — сказал он грозным голосом, — несчастная тварь. Ты ради своей подлой душонки готов поступиться интересами страны, так, что ли? Я собственными руками задушу каждого, кто осмелится нанести вред нашей несчастной родине. Да, да! Знай это, паршивая лиса. Встань! Вот так!.. Под угрозой страна, народ армянский. А ты не можешь забыть старьте обиды, жаждешь мести. Вон турки идут саранчой, чтобы сожрать нас. Надо искать спасение, найти выход, выход!.. — крикнул он исступленно, в ярости топнув ногой. — Свое или чужое, князь или рамик, обиду, честь, семью свою, жену, детей — все, все сейчас надо забыть, думать только о спасении страны, — продолжал он, тяжело дыша.