Мхитар Спарапет
Шрифт:
Чакатенцы собрались быстро. Старики привычно расселись на хачкарах. Молодежь топталась тут же.
Старый священник уже было задремал, свесив бороду на грудь.
Но вот пришел Есаи с сыном, в полном боевом облачении, в сопровождении воинов. Все поднялись со своих мест. Один священник остался сидеть.
— Здравствуйте, сельчане, — громко приветствовал Есаи. — Как живете-можете? Как домочадцы?
— Благодарение богу, живы! — отозвались один-два человека. — Да будет добрым твой приезд!
Люди с восторгом и удивлением смотрели на Есаи. Односельчанин не чета им. Вон какое у него оружие и одет
С сыном-старостой расправился круто, но это понравилось всем.
Есаи, не сходя с коня, объявил, что прибыл он по приказу Давид-Бека за податью.
— Мы держим путь в Гандзак, братья-армяне! — сказал сотник с воодушевлением. — Великий государь российский едет в нашу страну. Встречать его будем!
— В добрый час! — отозвались в толпе.
— Да неужто ж не в добрый? Наконец избавимся от вечного страха быть порабощенными персиянами и турками. Под русским владычеством заживем как люди. Но для этого нам и ваша помощь нужна. Село должно поставить Давид-Беку тридцать мулов, пять погонщиков, три халвара [44] ячменя и пять халваров муки для войска; кроме того, дадите трех быков и двадцать овец на мясо. Слышите? Это не просьба, приказ. Выполняйте его. Даю вам сроку до полудня.
— Что же это, выходит, у русского царя хлеба нет? Есть ему нечего, что ли? — спросил кто-то недовольным голосом.
44
Халвар — мера веса, равная примерно 30 пудам.
— Нечего зубы попусту скалить. Не царь у вас хлеба просит, а войско его кормить надо! — рассердился Есаи. — Мы все уже служим русскому царю, понимаете вы это или нет? Войско царя идет в нашу страну…
— Слава богу, что идет, все глаза извели, дожидаясь! — закричали с разных сторон.
— Хорошо, что идет, дадим все, что можем! До последнего зернышка подберем и отдадим! Только бы жить нам в братстве с русскими…
— Отдадим, отдадим! — вторила толпа.
И действительно, скоро в церковной ограде уже высилась целая гора чувалов с мукой и ячменем. На большое дело жертвовали все — кто сколько мог, и добровольцами вызвались больше двадцати человек. Но Есаи взял только пятерых. И был несказанно рад, что уже в первом селе дело пошло столь удачно. Он знал, что не из страха односельчане выполняют приказ Давид-Бека; попроси у них сейчас колыбели, и те отдадут. Уж очень народ ждет прихода русских и надеется с ними победить. Есаи с грустью оглядел босых, одетых в лохмотья рамиков, и сердце у него сжалось. Небось ведь самим нечего есть, а амбары опустошили.
— Я доложу о вашей щедрости самому царю, — сказал он и сам устыдился за ложь: где ему увидеть царя? — Одно меня удивляет, — продолжал Есаи, — почему вы не расплатились со старостой, когда он творил беззаконие? Знайте, времена изменились. Теперь не то что при персах! Теперь мы сами хозяева в своей стране. Если старшина посмеет и впредь притеснять вас, убейте его, взращенного на нечистом молоке! Спуску не давайте!
Никто не издал ни звука. Люди ушам своим не верили: о сыне ведь своем говорит… Да и как это, убить старосту!
…Вернувшись в дом сына, Есаи вошел поначалу к невестке. Бледная, как тень, она склонилась в молитве перед ликом богоматери. Пахло воском и ладаном. При виде свекра несчастная замерла.
— Мягкое у тебя сердце, доченька, — не осмеливаясь приблизиться к ней, сказал Есаи. — Ты так перепугалась, что и я и муж твой теперь во грехе. Бог простит нас. На вот, возьми эти деньги. — Он бросил кошелек к ногам оцепеневшей невестки. — Купи свечей и поставь к кресту Агравакара. Ну, оставайся с богом, я должен ехать.
Невестка пришла в себя, вскочила и побежала за удаляющимся свекром. Она сунула в карман его кафтана пару новых шерстяных носков и, прикрывая лицо головным платком, повернула к дому.
С караваном навьюченных мулов, с быками и овцами Есаи выехал из Чакатена. Держась чуть на расстоянии, его провожал сын. Есаи молчал. События минувшего дня потрясли его. Руки словно горели ощущением теплоты тельца, увы, так и не родившегося внука.
Спустя неделю из Гандзасара в Алидзор прибыл гонец. «Государь император Российский едет к нам, — писали Давид-Беку князь Ованес-Аван и католикос. — Поспеши прибыть с войском в Гандзак, встречать его величество. Туда же прибудет и грузинский царь Вахтанг со своим войском».
Это ли не радость Давид-Беку? Свершалось то, о чем он молил бога, на что возлагал надежды.
Бек тотчас отправился в Дзагедзор. Там он лично составил полки внутренних гаваров и, поручив их спарапету Мхитару, повелел следовать в Гандзасар, соединиться там с войском князя Ованес-Авана и совместно встречать царя Петра.
Оставшись наедине со спарапетом, Давид-Бек сказал:
— Передай государю императору, что нам со стороны Турции грозит большая опасность и потому я со своим воинством не смог встретить его. Каждый час ждем нападения. Было бы легкомысленно оголить страну, оставить без войска.
Спарапет Мхитар выехал из Дзагедзора во главе трех тысяч вооруженных всадников. С ним были Тэр-Аветис, мелик Бархудар и мелик Еган. Вез Мхитар с собой и жену вместе со старшим сыном. После замужества госпожа Сатеник еще ни разу не выезжала из Сюника, даже в отцовском доме не бывала. Эта поездка стала для нее предлогом: спустя годы хотя бы могилы родительские посетить.
Мхитара не радовала затея жены, но отказать ей в просьбе на этот раз он не рискнул — уж очень, бедная, тоскует.
Армянская конница выступила во второй понедельник марта. Стояло яркое весеннее солнечное утро, очень свежее. Дорога вилась по горным склонам, петляя, спускаясь по скалам в темные ущелья. Затем она, как бы еле переводя дух, уступами снова подымалась к вершинам. Местами была такою узкой, что порою казалось, и по одному всаднику не одолеть крутой перевал. Впереди гнали груженных мукою и ячменем мулов, стадо бычков на мясо, стадо овец.
Горы Большого Сюника остались позади. Полки спарапета вступили в гавар Хачен в Арцахе. И здесь горы почти недоступны, сплошь покрыты густым непролазным лесом. Но деревень было много. Они теснились во впадинах пересекающих друг друга ущелий и на пригорках. Были связаны между собой редкой сетью тропинок.