Мхитар Спарапет

Ханзадян Серо Николаевич

— Салам, братья-воины! — дружелюбно приветствовал он персов. — Да будет добрым ваш путь. Не скажете ли, какая дорога ведет в Баш-Гарни? Я с письмом от хана к наибу Баш-Гарни…

Горги Младший с готовностью покорного слуги взял под уздцы лошадей. Персы сочли это за великую честь.

— Вон в том направлении держите путь, — начали объяснять они, повернувшись в седлах.

У Горги загрохотало в ушах. От выстрелов лошади так взметнулись, что он повис в воздухе. Один из воинов упал ему прямо на голову. У парня искры посыпались из глаз.

— Приди в себя, — крикнул Тэр-Аветис, — крепко держи

лошадей!

Тысяцкий стянул с седел убитых и бросил их в реку.

— А ну, влезай! — распорядился он с удивительным хладнокровием, указав на коня.

Седло было еще теплое. Горги Младший рванулся вслед за Тэр-Аветисом. Помчались в сторону Гегаркуника. Им предстояло берегом Севана достигнуть гавара Сот, перейти через хребет Варденис и у истоков Воротана спуститься в Сисакан.

— Зачем ты бросил трупы в реку? — после долгого молчания отважился спросить Горги.

— А как же иначе? Мы ведь встретили их поблизости от Норка. Обнаружили бы их и обвинили невинных йоркцев, — ответил Тэр-Аветис. — Человек должен жить так, чтобы даже тенью своей никому не заслонять солнца…

Горги Младший не без удивления взглянул на тысяцкого. Что он за человек? Только что навсегда затмил солнце двоим и вдруг говорит так, словно всю жизнь только иконы расписывал и никому даже носа не раскровенил…

Одинокая могила

В густых ветвях пшатового дерева закурлыкал фазан. На тополе захлопал крыльями аист. Синий туман стал блекнуть. Из-за кустов вышла Арусяк, робко огляделась вокруг, оправила на себе одежду и перешагнула через канаву. Мовсес крикнул вслед:

— Вечером опять приду, моя голубка.

— Я буду ждать, — ответила Арусяк и исчезла в предрассветной тьме.

Скоро хлопнула дверь ее убогой лачуги. Мовсес с наслаждением потянулся и глубоко вдохнул. Что это? Благоухание пшатового дерева? Или аромат молодого тела Арусяк наполняет окрестность? Не лопнуло бы сердце от счастья!..

Аист полетел в камыши на берегу Аракса… Мовсес посмотрел на небо. Светало. Из дупла векового дуба он достал книжицу. Это был Нарек [54] .

Мовсес взял его с собою еще с вечера. Хромой чужеземец попросил почитать над изголовьем больного сына. Мовсес очень скоро нашел чужеземца.

Никогда не читал он с такой теплотой.

Вагаршапат уже пробуждался, медленно, лениво, словно заспавшийся буйвол.

Мовсес остановился у монастырских ворот. Не успел он постучаться, как услыхал за собой топот вихрем несущегося коня. Инок во всю силу заколотил в калитку. Кто знает, кого нелегкая несет, надо поскорее убраться.

54

Нарекаци Григор — гениальный средневековый поэт Армении; был причислен к лику святых. Его песни, по поверью, приносили исцеление больным.

— Кто там? — послышался с другой стороны ворот недовольный голос.

— Это я, Мовсес! Открой, брат Ваган!

Калитка скрипнула и раскрылась. Мовсес переступил ногой и тут почувствовал у затылка горячее дыхание

лошади. Он невольно обернулся. Высокого роста воин, соскакивая с седла, чуть не налетел на Мовсеса.

— Не закрывайте! — крикнул он, запыхавшись. — Я из Лори.

Мовсесу почудилось недоброе. Воин был армянин, в островерхой шапке, в красном суконном кафтане.

Вошли во двор храма. Всадник опустился на колени, снял шапку и трижды приложился к месту святого пришествия [55] .

55

По преданию, Григорий Просветитель (приведший армян еще в начале IV века н. э. к принятию христианства) будто бы видел, как разверзлось небо и на землю сошел Христос. На этом месте был воздвигнут первопрестольный Эчмиадзинский храм, один из древнейших памятников христианской культуры. «Эч» — значит по-армянски «сошел», «миацин» — «единородный». Отсюда название Эчмиадзина.

— Проводите меня к католикосу, — сказал он, вставая.

— Католикос на время покинул святой престол, — ответил Мовсес.

— Только этого не хватало! — крикнул воин. — Ведите к местоблюстителю, к черту, к дьяволу! Будите всех, звоните в колокола, турок идет!..

Привратник закрыл калитку. Мовсес побежал в вехаран и разбудил местоблюстителя католикоса вардапета Овасапа. Ничего не понимая, тот зло посмотрел на Мовсеса:

— Почему весь в пыли? Что случилось?

— Был в деревне, святой отец, читал Нарек над больным.

— Умер он, что ли? Чего ты такой встрепанный?!

— Турки идут!..

— Что? — Рука вардапета повисла в воздухе. — С ума не сошел?

— Гонец ожидает во дворе, святой отец. Из Лори. Прикажешь впустить его?

— Приведи, да скорее!

Лориец приложился к дрожащей руке вардапета и выпалил одним духом:

— Кёпурлу Абдулла паша вступил в нашу страну. Он идет на Ереван. Его паша Реджеб с двадцатью тысячами янычаров осадил Лори. Наши заперлись в крепости. Сражаются. Мелик послал меня дать вам знать!..

— Куда они продвинулись? — спросил вардапет.

— Передовые полки я видел на Спитакском перевале. Едва спасся от пленения…

Десять молодых монахов потянули веревку от колокола кафедрального собора. Тревожный звон раздался в предрассветной тишине. Малые колокола, подобно плакальщицам, завторили зловещему карканью большого колокола. Монахи высыпали из келий и с шумом собрались перед собором. Говорили между собою, что-то кричали. Перезвон колоколов заглушал все, не давал ничего услышать. Весть молниеносно облетела Вагаршапат. Крестьяне сгрудились перед запертыми воротами монастыря.

— Эй, откройте! — требовали они.

— Зачем послали католикоса в Тавриз?..

— Кто теперь наш глава? Что нам делать?..

В Вагаршапате поднялась паника. Сняли все украшения со стен кафедрального собора. Оголили и вехараи. Священные сосуды, утварь господню, пожалованные царями и нахарарами золотые и серебряные украшения — всё вынесли, чтобы спрятать в тайниках.

Из монастыря верхом на лошади выехал вардапет Овасап. Его сопровождал, тоже на коне, один лишь монах Мовсес. Толпа завопила.