Мидии не родят жемчуг (рассказы)
Шрифт:
За то, что расставание произошло в такой безмолвной форме, я ему благодарна. Вдвойне благодарна за то, что он даже не разомкнул век. Последнее время я стала бояться встречи с его грустным взглядом, который спрашивает то, что уже становится трудновыносимым: милая, что с тобой, ты притворяешься... Что я еще могу сделать, чтобы ты меня любила?
Бедный, бедный мой дорогой человек!...
Я нашла его совсем недавно. В больнице. Мне нужно было, кровь из носу, первой из всех городских газетчиков, взять интервью у героя последней нашумевшей криминальной истории. К нему не пускали. Я проникла в его палату, прикинувшись родственницей. И хорошо сыграла театральную пошлость: ах, здравствуй!.., тетя передает привет, а как ты - и прочее. Он все понял и только лукаво улыбался - одними глазами и морщинками возле глаз.
Порой бывает стыдно за брата-журналиста: из-за жареного материала
Какая ты, к черту, самая красивая, - смеялась я над собой, топая по темной вечерней улице, если тебя только что бросил любимый муж!..
Придя домой, я как дурочка заглядывала во все зеркала. Оттуда на меня смотрело удивленное, недоверчивое, затравленное, злое существо, с невымытыми, жирными волосами, превращавшим голову в култышку. Перечеркивала влажным пальцем безобразный зеркальный образ, перламутрово наливалась и таяла полоса. Потом усиленно красилась, мазалась, штукатурилась (превращаясь то в румяную деревенскую дурнушку, то в восточную фурию - глаза вразлет, брови сплошным луком, то в ресторанную путану, то в роковую светскую львицу), - и смывала это почти кипятком, иногда для этого полностью погружаясь в ванну. Полночи продолжалась лепка масок. Которые щурились, ужимались, смеялись... "Я могу быть любой, кем угодно". Полночи работал театр абсурдных отражений. Почти до утра гудели водяные и канализационные стояки, разнося в виде назойливого шума часть моей тревоги по девяти этажам, нанизанных на чугунные трубы.
На следующий день я пришла к нему в палату - избитый ход сюжета. Но чтобы сделать его, все же необходимо "непарализованное" умение. Оно, оказывается, у меня есть, вернее, я его растренировала, восстановила, вчерашними масками.
Словом, если без слюнявых подробностей, то на следующий день я опять пришла к нему. Для уточнения некоторых деталей. И так далее. Скоро мы расписались.
И вот теперь Виталик, который, можно сказать, полюбил меня с первого взгляда, который прирос ко мне всей своей непорочной душой, он, этот святой человек, подозревает меня!...Он страдает, он прямо умирает от страданий. Он предполагает невероятное! Он предполагает, что я все еще люблю тебя. Тебя, слышишь, мерзавец!... Степень твоей мерзости настолько велика и непреходяща, что оттого, что ты есть, или, вернее, был, до сих пор больно кому-то. Что касается меня, то моя боль обусловлена, во всяком случае ее можно объяснить... Но почему ты причиняешь боль безвинному по отношению к тебе человеку! Я представляю, что бы ты ответил, если бы услышал меня. Ты мог бы, в знакомой манере, лениво откреститься: мол, страдания твоего Виталика это продолжение твоих сумасбродных, типично женских проблем. Возможно, это буквально так, но моя - значит, и его, моего близкого человека боль питается твоими соками, соками твоей мерзости!... Стоп, я опять кричу. Кричать нельзя.
Ранее коллеги и знакомые часто делали мне комплимент, справедливо отмечая во мне обоснованный оптимизм и тонкий, выверенный юмор. После развода комплименты такого содержания прекратились, а через некоторое время после нового замужества одна из моих приятельниц, пуская дым в потолок, глубокомысленно заметила, что я превращаюсь в "грустную, неадекватную хохотушку в темных очках". Что ж, ответила я ей, действительно в мою привычку вошло ношение солнцезащитных очков, ты знаешь, возраст, ультрафиолет, но при чем тут...
Ты сделал из меня идиотку. Смеющуюся. Которая плачет.
Зашла заведующая библиотекой, обратилась к миссис Смайл: "В вашу смену опять пропала книга!..."
Все время, пока она говорит, заметно ее нежелание смотреть в сторону миссис Смайл. Она нервничает. Наконец заведующая, закончив монолог, резко отворачивается и уходит. Ее можно понять. Смотреть на яростный испепеляющий взгляд, невероятно зловещий от улыбки, просто невозможно. Преувеличенно строгой интонацией заведующая ставит барьер, который необходим в данной ситуации: она не может жалеть, с нее требуют работу, она требует от других. Миссис Смайл улыбается. Я жалею миссис Смайл - если нельзя заведующей,
Как пропадают книги? Наверное, дело в том, что миссис Смайл старается не смотреть лишний раз в читальный зал, так как знает, что сразу несколько глаз устремляются на нее, на ее ужасную улыбку. Этим пользуются книжные воры, или - книжные черви, как я их называю. Вернее, стала называть, после двух дней посещения "читалки" - вчера был аналогичный упрек в пропаже книги со стороны заведующей.
Итак. Зачем я сюда прихожу? Я вполне могла бы провести эти три дня, до окончания командировки, в которой уже выполнила всю намеченную программу: взяла интервью, обработала данные - ничего интересного. Я могла бы походить по здешним улицам, заходя на каждую выставку, в единственный - наверняка единственный, краеведческий, музей, в кинотеатры, видеотеки, сидеть в парке, выйти на речную набережную, понаблюдать за рыбаками. Но я иду сюда. В душную читалку. Делаю вид, что меня магнетически притягивают ужасные глаза "той, которая смеется", что я пытаюсь решить какую-то задачу, согласовать рассогласованное - взгляд и суть, мимику и настроение.
Романтично, ничего не скажешь. Красивое вранье. Но сейчас зайдет Он и я попытаюсь без всякого притворства сформулировать для себя истинную причину своего здесь сидения. Я устала притворяться.
Входит он, я опять вздрагиваю. Первый раз я вздрогнула, когда... Нет, это было не так: я содрогнулась. Это случилось именно в те мгновения, когда, шепча "Миссис Смайл... миссис Смайл" (чур меня!...), я уходила от улыбающейся библиотекарши в глубину читального зала.
...Если только что вся кровь, которая была в организме, прихлынула к голове, то сейчас, всего через минуту, происходил столь же быстрый отток. Обморочный сель уносил в темную бездну все большую часть моего сознания. В это время вторая доля моего "я" шизофренически фиксировала и прогнозировала себя со стороны: сейчас у нее закатятся глаза, откроется рот, и тело, не сгибаясь, рухнет на деревянный пол. Но, к счастью, тело уже соседствовало со стулом, и жалобный скрип мебельного дерева сопряженный с болью в копчике, от слишком жесткого "приземления", вернул меня в состояние однозначности, хотя и весьма неуютной.
Поясняю: причиной второго и, пожалуй, самого главного потрясения, возведенного в квадрат потрясением первым, было то, что я увидела Его...
Его я тоже окрестила для удобства, по-своему: "супруг". Муж в кавычках. Нет, это не тот человек, которого я хочу в мужья. Я замужем за прекрасным, ранимым, милым человеком, Виталиком...
Как будто в сеансе аутотренинга: сплошные повторы. Но, наверное, это закономерность мышления - шаг назад, два шага вперед. Просто раньше я не отдавала себе в этом отчета.
Итак, я замужем за Виталиком. У нас медовый месяц, в который я укатила в командировку. Нет, я не изменяю ему в мыслях, сидя здесь, в этом читальном зале, на провинциальных "куличках", мечась между двух огней. А именно: маясь от ужасной улыбки, осененной болью, и дожидаясь того, кого я окрестила: "супруг".
Так в чем дело?
"Супруг" страшно похож на моего первого мужа.
В этом все дело.
Позавчера, увидев его, я чуть не упала в обморок. Но это, как я уже отметила, был не он, первый муж, а просто страшно похожий на него человек. Я давно уяснила: похожие внешне люди, имеющие одинаковое строение черепа и, так сказать, одинаковый экстерьер - имеют часто одинаковый голос. И самое удивительное - одинаковые привычки и даже в целом характеры. Поэтому я и сижу здесь. После нескольких первых минут наблюдения за "супругом", я уверовала, что это тот самый случай: похожесть сногсшибательная. Теперь получается, что я наблюдаю за своим первым мужем почти в открытую, а он об этом не знает. Я же говорила, что он сделал из меня идиотку.