Мидлштейны
Шрифт:
Но тут пришло время обеда. Одно за другим на стол подавали блюда с горячей, изысканной, сочной, солено-сладкой пищей. Принесли роскошные горячие булочки со свининой и ярко-зеленую брокколи в густом белом соусе, липкую коричневую лапшу, сладкие креветки и глазированную курицу, блестящих моллюсков в нежной соевой подливе, луковые блины с кинзой. Дюжину пельменей с морепродуктами, приправленными чем-то соблазнительно-пряным, — Робин так и не определила, что там за начинка.
Она попробовала всего понемногу. Святая Робин, покровительница бывших толстух. Вкусно. Господину Сонгу в мастерстве не откажешь. Однако еды принесли слишком много — слишком! И вся
Эди, похоже, не замечала, что напротив сидит ее дочь, или, по крайней мере, умело притворялась. Она съела все подчистую, при этом щедро черпая рис. Эди пришла и победила, уничтожила все до крошки. Что она чувствует, думала Робин, триумф? Одиннадцать пельменей, шесть блинов, пять булочек со свининой. Лапши, креветок, устриц, брокколи, курицы — без счета. Раскается ли Эди? Или она просто надеется упасть в обморок и обо всем забыть?
«Вы ее убиваете», — хотела крикнуть Робин. Но, конечно, это была не их вина. Мать убивала себя сама.
Мать и дочь сидели в машине на парковке. Неподалеку от них в спорт-баре две девушки вместе курили одну сигарету, прислонившись к стене; в «Севен-Илевен» мужчина из службы доставки покупал двухлитровую колу и два хот-дога, истекающих сырным соусом; в магазине сотовых телефонов скучающая продавщица, что зарабатывала на учебу в колледже, плюхнулась на стул за прилавком и стала набирать СМС подруге, которая взбесила ее на вчерашней вечеринке; в китайском ресторанчике с любовью готовил еду человек, который был когда-то вдохновенным поваром, обожавшим работу и жизнь, а потом его жена умерла от рака, и он надолго потерял ко всему интерес, пока его дочь не сказала «хватит», и тогда он вновь взялся за дело. Мать и дочь сидели в машине. Эди смотрела в окно, Робин положила голову на руль.
— Поедем, — сказала мать. — Не позорь меня перед Кеннетом и Анной.
— Больше никогда, никогда так не объедайся.
— Ты сама меня вытащила, — ответила Эди, и по ее щекам покатились слезы.
— Не хочу, чтобы ты умерла.
— Я думала, тебе все равно.
— Прекрати, — сказала Робин. — Не надо. Не навязывай мне вину за то, что я — это я.
Они помолчали, глядя, как течет жизнь торгового центра. Девушки бросили сигарету и разделили поровну жевательную резинку, с парковки выехал курьер, доедая за рулем первый хот-дог. Продавщица сотовых показала СМС напарнице и громко выругалась, напугав покупателя. В ресторанчик праздновать день рождения пришла компания из семи человек. Они всегда оставляли хорошие чаевые, а по внешнему виду и не скажешь.
— Я ведь с тобой сейчас, разве нет? — спросила Робин, однако ни та ни другая теперь не знали, есть ли у них надежда.
Мужские проблемы
Однажды, проснувшись утром, Бенни Мидлштейн заметил, что лысеет. «Вот и конец, мой прекрасный друг», — подумал он. [13] У Бенни всегда росла густая шевелюра, он даже родился с розовой головой, покрытой темным пушком. Ничто не предвещало, что когда-нибудь ему придется переживать, по крайней мере уж точно не из-за волос. Тут и без них было о чем поволноваться.
13
This is the end beautiful friend — строчка из песни группы «The Doors».
Например,
А еще жена помешалась на весе и диабете — она только и говорила, что о его матери. Начинала с утра, едва открыв глаза. Не то чтобы это был пустяк. Нет, конечно. Однако иногда хотелось денек отдохнуть.
Рашель лежала рядом под одеялом и хмурилась, морща лоб во всех направлениях.
— Места себе не нахожу.
— Я вижу.
«Будешь морщить лоб, лицо таким и останется», — чуть не сказал он.
— А ты? — спросила она. — Почему ты такой спокойный?
— Я тоже очень волнуюсь.
Он накрыл голову подушкой, вдыхая запах кондиционера — химического заменителя горной свежести.
Поздно вечером, уложив детей, Рашель снова принялась рассуждать о «проблеме жизни и смерти». Они, как всегда, курили на заднем дворе марихуану.
— Ты можешь просто расслабиться?
Бенни помассировал ее плечи — узенькие, хрупкие, напряженные.
— На, затянись.
— Трава в могилу тебя сведет.
— Мы ее курим уже двадцать лет.
— И я двадцать лет хотела с тобой об этом поговорить.
Жаль, что такая красивая девчонка не умеет с достоинством носить свою смертность.
Днем она засыпала его письмами. Иногда слала эсэмэски, а ведь Рашель ненавидела их писать — приходилось щуриться, тыкать пальцем в экран. Она следила за его матерью, точно детектив, — узнавала, что именно Эди съела, но никак не могла оставить это знание при себе.
Приехала на Милуоки-авеню. Три хот-дога!!!
Бенни хотел сказать жене, чтобы она прекратила слежку, однако стоило представить, что он это произносит, и в груди холодело, будто летишь в пропасть. Он никак не мог подобрать слова. Допустим, «Ты с ума сошла» — можно ли так выразиться? Или: «Пожалуйста, не преследуй больше мою мать».
— Я понимаю, ты хочешь помочь, — сказал Бенни. — Вот только что подумает мама?
Дело было за обедом. Они сидели в маленькой солнечной столовой неподалеку от синагоги, куда только что привезли детей на урок Гафторы. [14] Оба ели овощной салат; в последнее время ничего другого у них на столе и не бывало. Жена сделала заказ, не спросив Бенни. Масло и уксус — отдельно.
14
Гафтора — название какого-либо отрывка из книг Пророков.
Бенни поперчил и посолил овощи, когда жена отлучилась в туалет.
— По-моему, она имеет право на личное пространство, — сказал он, наклонив голову.
К зубу прилип кусочек красного лука и упрямо не поддавался кончику языка.
— А если кто-то захочет прыгнуть с крыши, не надо ему мешать, пускай сначала насладится видом?! — Рашель оттолкнула свою тарелку с недоеденным салатом и с отвращением поглядела на нее. — Я же говорила твоей матери: никаких гренок! Ты слышал?
— Угу, — ответил он, смущенно прикрыл рот ладонью и быстро сунул за щеку палец. — Дай ей передохнуть немного.