Миф о русском дворянстве: Дворянство и привилегии последнего периода императорской России
Шрифт:
Когда после унизительного поражения России в Крымской войне Александр II утвердился в необходимости отмены крепостного права (а значит, и ликвидации самой ценной из дворянских привилегий), он не запрашивал мнения первого сословия и привлекал дворян к консультациям только впоследствии и только относительно технических деталей процесса освобождения крестьян и наделения их землей. Хотя «большинство дворян выступали против плана правительства на каждом этапе его судорожного развития», а небольшие группы дворян регулярно выступали против промежуточных формулировок правительственной политики, их выступления неизменно встречались «отпором и укором» со стороны государства, и авторы протестов шли на попятный {141} . Прочно усвоенные привычки беспрекословного повиновения государству в политических вопросах, особенно когда государство выступало в качестве инициативной силы, и всецелого упования на царскую милость в вопросах о наградах и привилегиях надежно удерживали подавляющее большинство дворян в его власти. Как только освобождение крестьян и сопутствующие реформы стали реальностью, эффективная оппозиция протестовавших против размывания прав и привилегий дворянства стала еще менее возможной. Их целью было сохранение структур и ценностей прошлого, но среди последних на первом месте стояла полная покорность воле государства. И пока Александр II был жив, укрепление принципа правового равенства и его превалирование над традицией правовых привилегий было важным направлением внутренней политики. Именно это противоречие объясняет почти полное отсутствие открытого несогласия с ходом реформ
Было, конечно, и небольшое число исключений, и среди них анонимный автор книги «Слияние сословий, или дворянство, другия состояния и земство» {143} . Этот трактат, написанный в ответ на выступления в печати Аксакова и Кошелева, доказывал, что сильное, владеющее землей дворянство жизненно важно для сохранения монархии, а значит, и для спасения России от угрозы анархии. Другим исключением был генерал Р. А. Фадеев, видный деятель консервативного антизападного кружка, рупором которого в 1870-х гг. была Санкт-Петербургская ежедневная газета «Русский мир». Фадеев горячо защищал потомственное, обладающее правовыми привилегиями дворянство, «необходимое для будущности России» как резервуар образования, культуры и политического сознания {144} . Другой диссидент, не столь прямой и откровенный, ограничился изданием краткой популярной истории дворянства XVIII в., в которой с удовлетворением отмечал, что великие реформы не смогли отменить ни основы сословной организации российского общества, ни преимущественного положения дворянства {145} .
По сути дела, он был прав. Некоторые формы привилегий, такие, как сословное деление общества и корпоративная структура дворянского самоуправления, реформами не были затронуты. И остатки былых привилегий все еще были наглядны в доминировании дворянства в сфере частного землевладения, государственной службы и свободных профессий (см. табл. 9 и гл. 6). Сохранение этих внешних форм внушало реакционерам «мечты о том, что в один прекрасный день им удастся поставить на должное место все многообразные классы общества, удастся восстановить, лишь с мелкими необходимыми изменениями, общественное устройство в его прежнем виде» {146} . В этой ситуации стоило только Александру III переменить отношение государства и выказать свои симпатии защитникам прежних общественных порядков, как дискуссия по дворянскому вопросу разгорелась в полную силу. Именно так все и получилось в 1880-х гг., когда на страницах ряда ежемесячных толстых журналов и в губернских дворянских собраниях начались жаркие обсуждения проблемы и ее возможных решений.
Либеральный «Вестник Европы» быстро заклеймил защитников старорежимных порядков кличкой «сословники» {147} . Одним из самых красноречивых и влиятельных в этой группе был А. Д. Пазухин, уездный предводитель дворянства из Симбирской губернии. Пространная статья Пазухина, озаглавленная «Современное состояние России и сословный вопрос», появилась в январском номере «Русского Вестника» в 1885 г., а на следующий год вышла отдельным изданием. Катков хлопотал о том, чтобы доставить Пазухину пост начальника канцелярии при министре внутренних дел Толстом, где Пазухин смог бы частично реализовать свою программу [38] . В следующие два десятилетия множество публицистов последовало примеру Пазухина, часто заимствуя его же аргументы. Среди самых плодовитых участников этой группы были А. А. Плансон, уездный предводитель дворянства Уфимской губернии, владевший поместьями не менее чем в пяти губерниях, автор двух книг и нескольких более коротких трудов, и А. И. Елишев, автор многочисленных статей в консервативной печати, многие из которых вошли в выпущенный им в 1898 г. сборник {148} . Новые веяния в государственной политике окрылили также и губернские дворянские собрания — с середины 1880-х гг. они писали проекты, дебатировали, голосовали и направляли в правительство бесконечный поток ходатайств, касающихся различных аспектов дворянского вопроса, но в основном испрашивая государственной помощи дворянскому землевладению {149} .
38
Пазухин А. Д. Современное состояние России и сословный вопрос(М., 1886). Согласно Риберу, статья Пазухина в «Русском Вестнике» представляла собой переработанную версию записки, поданной им в правительство за несколько лет до этого, возможно, в период его службы в комиссии Каханова (с. 95, примеч.). Создание в 1889 г. должности земских начальникови проведенная в следующем году реформа земских учреждений — это, главным образом, работа Пазухина. См. гл. 7.
В отличие от тех, кто взирал спокойно или с одобрением на установление в обществе правового равенства, сословники были единодушны в своем понимании российских сословий как естественной для России системы учреждений, качественно отличающихся от западных аналогов, а потому и не обязательно обреченных той же судьбе. Защитники привилегий вроде Пазухина и Елишева рассматривали сословия как естественные, спонтанно возникшие в России сообщества, объединенные общими интересами и отличающиеся друг от друга не только общественным положением и стилем жизни, но и уровнем нравственного развития и способностью приносить пользу государству. Эти различия признавались как самодержавной властью, так и самими сословиями. Поэтому все воспринимали раздаваемое государством материальное вознаграждение как справедливое и соответствующее заслугам, все сословия жили во взаимной гармонии и были довольны своим подчинением самодержцу. Идеализированное изображение прошлого России противопоставлялось истории сословий на Западе, где, согласно сословникам, в отношениях сословий между собой и в их отношениях с государством царили бесконечные вражда и соперничество, которые, в конце концов, и привели к разрушению традиционной организации общества, самих сословий и вообще всего достойного и благородного {150} . Получалось, что России повезло больше, чем Западу, и что она может избежать его судьбы.
Дворянство было именно тем сословием, которое в высшей степени обладало необходимыми качествами служения государству, приобретенными за долгие годы многими поколениями тех, кто культивировал беззаветную преданность и верность государю, а также умением руководить низшими слоями общества — прежде всего крестьянами, живущими на дворянской земле. Генетическое объяснение превосходства дворянства, с цитированием в свою поддержку Дарвина, предложенное одним из сословников {151} , [39] было редким способом защиты своей точки зрения; большинство просто подчеркивало общность этнического происхождения дворян и простых людей как еще одно доказательство гармоничности межсословных отношений и как явный момент превосходства над Западом, где происхождение дворянства от иноземных завоевателей создало барьер недоверия между ним и населением в целом {152} . В России дворянство было в равной степени необходимо для стоящего над ним государства и для подчиненных ему крестьянских масс. Государство ценило дворян как наиболее бескорыстных и надежных служителей, с которыми в этом отношении не может сравниться никакая жадная до почестей и карьеры профессиональная бюрократия {153} .
39
В публичных дискуссиях по дворянскому вопросу тема о благородстве крови и происхождения все время была где-то рядом. В мае 1899 г. Комиссия при Особом совещании по вопросам дворянства рассматривала предложение лишать дворянского звания тех дворян, которые впали в полную нищету и утратили всякие связи со своим сословием, всех неграмотных и живущих как простые пахари, зачастую даже хуже соседних крестьян. Большинство членов Комиссии отвергли эту идею, предложив взамен открыть для обнищавших дворян возможности получить образование, ссуды и даже пожаловать им земли в Сибири, чтобы возродить в их потомках черты характера, от природы свойственные потомственному дворянству, которые были только временно подавлены в силу неподходящего образа жизни (РГИА. Ф. 1283. Оп. 1. Д. 13. Л. 16–17). Убежденность в том, что наследственный характер не может изгладиться под действием низкого образа жизни, опровергала обычное утверждение защитников привилегий, что именно образ жизни дворянства и соответствующее воспитание дают ему высшие способности и силы служить государству, чем и оправдывают существование привилегий.
По крайней мере, так все обстояло до Великих реформ, когда либерально настроенные бюрократы, журналисты и интеллигенты подорвали основы здорового общественного устройства, движимые ложным убеждением, что Россия должна во всем подражать Западу {156} . После отмены практически всех правовых привилегий и сословных различий при Александре II, Россия начала скользить по наклонной плоскости, ведущей, как продемонстрировала недавняя история Запада, к политическим и общественным беспорядкам и к нравственному разложению. За почти успешной первой атакой на правовое неравенство с логической неизбежностью должны последовать нападения на неравенство в распределении политической власти и богатства. Вытеснение из государственной администрации дворян-землевладельцев профессиональными бюрократами — это только первый шаг по дороге, ведущей через конституционализм и демократию к политической анархии. А крестьяне, оказавшиеся под властью бюрократов, чужаков, которых они не могут уважать, погрузятся в пучину пьянства, безделья и преступности, потеряют уважение к старшим и вышестоящим начальникам, тогда как в обществе вместо чести, верности и самоотречения воцарятся жалкое себялюбие и низкий материализм {157} .
Путь к исцелению недугов России был недвусмысленно указан диагнозом: государству следовало, пока не поздно, возместить ущерб, причиненный его собственными действиями. Реформы (не осуждалось только освобождение крестьян) или, по крайней мере, их пагубное влияние на общественное устройство следовало отменить, а проявленное правительством вопиющее пренебрежение к дворянству сменить на заботу, причем не ради только дворянства, но государства и общества в целом. Не все еще было потеряно, поскольку сословия сохранились, а общественный организм не утратил способности к сопротивлению и отвергал реформы как чуждый, по ошибке привнесенный элемент {158} . Спасение монархии и крестьянских масс зависело от возвращения первому сословию его прежних позиций. Но выполнить свою двойную жизненную функцию служения государству и руководства сельским крестьянским миром дворянин сможет, только обладая достаточным количеством земли, которая обеспечит его семье материальную независимость. Малоземельный или безземельный дворянин неминуемо превратится в члена бюрократической касты, в разночинца, в члена «торгово-промышленного класса», в городского интеллигента. «Дворянин без земли теперь — пустое слово», «явление ненормальное», он враждебен привилегиям и настоящему, т. е. поместному, дворянству {159} . [40] Пазухин и некоторые другие тогдашние деятели были убеждены, что приостановить бегство дворян с земли можно путем восстановления межсословных различий и доминирующего положения дворянства в сельской жизни; однако подавляющее большинство сословников утверждало, что для усиления дворянского землевладения необходимы более непосредственные формы помощи со стороны государства.
40
В чисто техническом смысле разночинцем являлся человек (скажем, выпускник университета), покинувший сословие своих родителей, но не записавшийся ни в какое другое.
Защитники привилегий отдавали себе отчет, что находятся на передовой линии смертельной схватки между двумя несовместимыми формами организации общества, каждая со своей системой ценностей. Россия, подобно другим традиционным обществам, была страной аграрной, патриархальной и статичной, т. е. была организована таким образом, чтобы обеспечивать наибольшую преемственность и сводить к минимуму любые изменения. В этом обществе производство продуктов питания и других жизненно важных вещей рассматривалось одновременно «как несомненно низкое занятие, которым могут заниматься если не исключительно холопы, то в любом случае люди низкого общественного положения» и при этом связанное с другими занятиями «в цепи отношений неэкономического или только частично экономического значения» {160} . При крепостном праве поместье одновременно служило не только удовлетворению основных материальных потребностей крестьянства и помещичьей семьи, но и обеспечивало крестьянам покровительство и руководство со стороны владельца поместья. Господин и его работники образовывали своего рода семейную общину.
Не будучи полностью самодостаточными, сельские общины, в которых жило подавляющее большинство любого традиционного общества, всегда до известной степени зависели от купцов, торгующих тем, что производили другие. Оттого ли, что существовало примитивное восприятие продуктов труда как органичной части того, кто их произвел (и, следовательно, торговля тем, что произведено другими, ощущалась как морально предосудительное дело в традиционных обществах), и наверняка потому, что деятельность купцов воплощала ценности, чуждые сельской общине, — традиционные общества обычно относились к купцам как к посторонним, для которых не было «естественного и пристойного места в обществе» и которые самим своим существованием угрожали ценностям общества и его стабильности. Вот что написал об этом специалист по проблемам экономического развития: «В деревнях почти всех традиционных обществ очень высоко ставятся сплоченность и обязанность помогать друг другу. Это чувство взаимоподдержки распространяется и на вышестоящих; существует чувство взаимозависимости и взаимных обязательств между простыми людьми и вышестоящими группами элит… Купцы-финансисты не принимают в расчет этих взаимных обязательств. Они являются одинокими волками, или, если угодно, первыми представителями homo oeconomicus,которым выгодно совсем не то же самое, что другим членам общества, и которых все остальные в обществе рассматривают как людей аморальных и антиобщественных» {161} .