Миф о русском дворянстве: Дворянство и привилегии последнего периода императорской России
Шрифт:
Между 1875 и 1889 гг. правом на выборные должности могли обладать только дворяне, обладавшие чином, имевшие полное среднее образование или отслужившие три года в земских, городских и подобных местных учреждениях; от занимающих выборные должности владения землей не требовали с 1831 г. Однако в 1889 г., одновременно с созданием института земских начальников, все взрослые потомственные дворяне мужского пола опять получили право претендовать на выборные должности, как это и было до 1875 г. {403} Но даже при таком расширении числа возможных претендентов было трудно, а порой и невозможно найти соответствующих выборным должностям дворян.
В 1890 г. пересмотренное положение о земстве понизило имущественный ценз для личного голосования в первой (теперь вполне помещичьей) курии; в 1896 г. Сенат распространил это изменение также на дворянские собрания. С этого момента для прямого участия в проводившихся каждые три года дворянских выборах достаточно было иметь от 125 десятин (в некоторых уездах черноземного центра) до 475 десятин (в некоторых восточных и северных уездах), т. е. в ценах 1890 г. достаточно было иметь земель сельскохозяйственного назначения (или другого недвижимого имущества) на сумму примерно в пятнадцать тысяч рублей. Владение, равное одной двадцатой доле этой площади, давало собственнику право на участие в непрямых выборах, как это было до 1831 г. Понижение имущественного ценза помогло удержать на прежнем уровне число тех, кто имел право личного голоса, но уменьшение количества дворян-землевладельцев вообще привело к значительному сокращению имевших право на участие в непрямых выборах. В 1905 г. из примерно 73 тыс. дворянских имений тридцати семи губерний,
105
Только в одном уезде Самарской губернии минимальный земельный ценз был установлен на уровне 550 десятин. Число имений, дающих право на участие в прямых и непрямых выборах, было подсчитано поданным из Статистики землевладения 1905 г.(с. 18–78) и вполне согласуются с приводимой Баратынским (Сборник статей.С. 25) оценкой числа дворян-землевладельцев (16 тыс.), пользовавшихся всей полнотой избирательных прав в середине 1880-х гг.
В 1905 г. эти 18 тыс. дворян, обладавшие всей полнотой избирательных прав, являлись частью группы в 31 тыс. дворян из пятидесяти губерний Европейской России, имения которых отвечали тому же имущественному цензу, который был включен в тот год в закон о выборах в Думу [106] . Эти 31 тыс. землевладельцев, семьи которых составляли только 12 % потомственных дворян Европейской России, выдержали переход от системы производства на основе крепостного труда и в условиях ограниченного земельного рынка к рыночной системе хозяйства, в которой цены на труд, на землю и на сельскохозяйственные продукты определялись соотношением спроса и предложения. Хотя эта группа являлась лишь крошечной частью первого сословия, но эта 31 тыс. помещиков составляла доминирующий элемент в группе тех, кто владел 200 и более десятинами: на 1905 г. им принадлежало 59 % таких имений, составлявших 69 % от суммарной площади всех крупных и средних имений [107] . Отделенная от подавляющего большинства дворян родом занятий и стилем жизни и отнюдь не всегда сочувствующая обращенной в прошлое программе сословников, эта небольшая группа состоятельных помещиков контролировала корпоративные учреждения, созданные для всего первого сословия в царствование Екатерины Великой, когда статус дворянина и владение землей являлись практически синонимами.
106
Хотя в тридцати семи губерниях, в которых проводились дворянские выборы, для личного участия в первой курии в земских выборах (с 1890 г.), в дворянских (с 1896 г.) и в Государственную Думу (с 1905 г.) требовалось иметь, в зависимости от уезда, минимум от 125 до 475 десятин земли, я ради простоты принял для всех пятидесяти губерний Европейской России нижний порог в 200 десятин, которому и соответствует оценка численности группы — 31 000. Цифра 34 107, рассчитанная по данным из Статистики земледелия 1905 г.(с. 78), после учета числа личных дворян и ситуаций, когда человек владел несколькими имениями, как раз и дает нам 31 тыс. дворян-землевладельцев и 28 тыс. дворянских семей, к которым в 1905 г. принадлежало 126 тыс. человек, или 12 процентов всех потомственных дворян (см. далее: Приложение В). К численности дворян-землевладельцев в 31 тыс. приводят разные методы, и эта оценка почти в точности совпадает с 30 тыс. дворян-землевладельцев, имущественное положение которых давало право прямого участия в выборах по первой курии (см.: Manning Roberta T. The Russian Provincial Gentry in Revolution and Counterrevolution, 1905–1907 [Ph.D. diss., Columbia University, 1975]. P. 623; а также: Haimson Leopold H. Introduction. P. 19 and п., and Conclusion. P. 292–293 // Haimson Leopold H. (ed.). The Politics of Rural Russia, 1905—/9/4 (Bloomington, 1979). P. 19, 19n, 292–293). Однако в своей работе «Crisis» Мэннинг сокращает прежнюю оценку на треть и утверждает, что «дворянами являлись приблизительно 18–20 тыс. человек из примерно 30 тыс. частных землевладельцев, обладавших всей полнотой прав на выборах в Государственную Думу» (р. 325 and n). Мэннинг цитирует «Статистику землевладения 1905 г.». (с. 78), согласно которой в 1905 г. в пятидесяти губерниях дворянам принадлежало 18 102 имения площадью более 500 десятин и 21 732 имения площадью более 400 десятин. Но подавляющее большинство дворянских землевладельцев проживали в уездах, где имущественные цензы были меньше 400 десятин. Минимум в 400 или более десятин требовался в 46 из 116 уездов тринадцати губерний, девять из которых располагались на севере или востоке Европейской России, где численность дворян была незначительной. См.: Свод учреждений государственных(изд. 1906 г.). Прил. кет. 28; СЗ. Т. 1. Ч. 2.
107
Рассчитано по данным из «Статистики землевладения 1905 г.». (с. 78). В 1905 г. дворянам принадлежало 52 % имений площадью более 100 десятин и 68 % площади таких имений (см. табл. 9).
Губернские дворянские общества, представлявшие и обслуживавшие интересы все уменьшавшейся группы первого сословия, сами пережили период резкого сокращения своей деятельности после отмены крепостного права, когда от них больше не требовалось обеспечивать людьми местную администрацию, полицейские и судебные органы, и их существование свелось почти исключительно к узкосословным заботам. За предпринятой рядом дворянских обществ в 1859–1865 гг. неудавшейся попыткой играть активную политическую роль последовали десятилетия апатичного существования.
Приглашенные правительством для избрания комитетов, которые должны были прорабатывать детали отмены крепостного права и посылать выборных представителей в Петербург для консультаций с работавшим над новым законодательством чиновничеством, дворянские общества вскоре обнаружили, что правительство не намерено было терпеть никакой критики основных принципов реформы. Гневный запрет Александра II в ноябре 1859 г. на дальнейшее дебатирование крестьянского вопроса в дворянских собраниях только стимулировал в последующие два года обширные дискуссии во многих собраниях на темы политического, социального и административного устройства пореформенной России, кульминацией которых стала серия предложений о создании некоего представительного законодательного собрания {405} . Когда в январе 1865 г. дворянское собрание Московской губернии проголосовало за то, чтобы послать императору адрес с просьбой создать две отдельные палаты — одну от представителей земства, другую от дворянства, — Александр ответил рескриптом министру внутренних дел П. А. Валуеву, протестуя против того, что «Московское Губернское Дворянское Собрание вошло в обсуждение предметов, прямому ведению его не подлежащих, и коснулось вопросов, относящихся до изменения существенных начал государственных в России учреждений». Настаивая на том, что «ни одно сословие не имеет законного права говорить именем других сословий. Никто не призван принимать на себя, перед Мною, ходатайствовать об общих пользах и нуждах всего государства», Александр наказал, чтобы ему не пришлось «встречать впредь никаких затруднений со стороны русского дворянства…». В результате этих инструкций императора было аннулировано дарованное дворянским собраниям в 1831 г. право обращаться к правительству с представлениями относительно злоупотреблений и недостатков местной администрации, даже когда такие злоупотребления затрагивали интересы не дворянства, а других сословий {406} .
Если не считать прибалтийских губерний, где до 1880-х гг. дворянские собрания (Landtage) играли более значительную роль в разрешении местных политических вопросов, чем где бы то ни было в дореформенный период {407} , [108]
108
В прибалтийских губерниях существовало четыре дворянских собрания, поскольку в Эстонии на острове Эзель был отдельный ландтаг.
109
В 1864 г. дворянские общества пяти губерний Царства Польского, созданные только за полтора десятилетия до этого, были упразднены. В губерниях, приобретенных при разделах Польши Екатериной II, в которых большинство дворян в 1860-х гг. были поляками (кроме Минской и Могилевской губерний) и где они владели большей частью земель, губернские и уездные предводители дворянства и уездные депутаты с этого времени назначались министром внутренних дел — в Минской, Могилевской и Витебской губерниях и генерал-губернатором Северо-Западного края (Ковенской, Виленской и Гродненской) и Юго-Западного края (Волынской, Подольской и Киевской), причем выбирали их преимущественно из числа местных землевладельцев «непольского происхождения» (Свод законов о состояниях1899 изд., 1906 г. доп., ст. 1791 и 1792). Самым знаменитым из всех назначенцев этого рода оказался П. А. Столыпин, который с 1889 по 1902 г. служил сначала уездным, а потом и губернским предводителем дворянства в Ковно. Хотя в марте 1905 г. в Комитете министров обсуждалось восстановление дворянских собраний и выборов в западных губерниях, никаких действий так и не было предпринято (Корелин. Дворянство.С. 110). После восстания 1863 г. полякам было запрещено приобретение земли в западных губерниях, кроме как в порядке наследования, но к концу века им все еще принадлежало 33–40 % всех частных земельных владений в Могилевской и Киевской губерниях, 47–54 % в Витебской, Волынской, Подольской, Минской и Гродненской губерниях и 73–75 % в Виленской и Ковенской губерниях (Кастелянский А. И. (ред.) Формы национального движения в современных государствах[СПб., 1910]. С. 363; Корелин. Дворянство.С. 109).
В составе бюджета, утвержденного в 1890 г. Московским губернским дворянским собранием, расходы на осуществление опеки были крупнейшей статьей расходов — 53 100 рублей, или 29 % всех расходов. Второй по значению статьей были расходы на нужды депутатского собрания, т. е. на ведение родословной книги и внесение в нее имен новых семей после тщательного изучения их личных данных, — 42 720 рублей, или 24 % бюджетных расходов. Следующей по величине статьей (34 500 рублей, или 19 % бюджета) были расходы на содержание пансионов для дворянских мальчиков, обучавшихся в средних учебных заведениях Москвы. Кроме того, дворянские общества участвовали в благотворительной деятельности в пользу финансово нуждающихся членов — они выплачивали пенсии и пособия вдовам и престарелым, стипендии — учащимся, содержали сиротские приюты, дома для престарелых и места в больничных приютах. В 1890-х гг. Петербургское дворянское собрание за три года отпустило на эти цели почти 12 тыс. рублей, а Московское — еще более того {409} .
Благотворительная деятельность дворянских обществ проводилась, отчасти, на проценты с капиталов разных фондов, учреждаемых членами этих обществ на протяжении целого ряда лет. В 1898 г. в Петербурге таких фондов с общим капиталом в 360 890 рублей было шесть. Но примерно 90 % бюджета этих обществ составляли поступления от 1-процентного ежегодного налога на доход городского и сельского недвижимого имущества в губернии, которое принадлежало равно приписанным и неприписанным потомственным и личным дворянам. Московская и Петербургская губернии были нетипичны тем, что в них находилось неординарно большое количество городского недвижимого имущества, принадлежащего дворянам этих и других губерний, и потребность в благотворительных ресурсах в них была необычайно высокой. В 1880-е гг. ряд дворян-домовладельцев в Москве, все еще крепко связанных с родными губерниями, безуспешно пытались оспорить законность взимания с них налога в пользу членов Московского дворянского общества {410} .
Уже в первой половине XIX в. правительство было чрезвычайно обеспокоено безразличием дворянства к проходившим раз в три года дворянским собраниям, но после Великих реформ ситуация значительно ухудшилась. Даже в начале 1860-х гг., на пике политической активности губернских дворянских обществ, голосовавшие по принципиальным вопросам в собраниях дворяне часто составляли лишь небольшой процент от обладавших этими правами: например, 20 % в Рязани в 1859 г., во Владимире в 1860 г. — 29 %, в Твери в 1859 г. — 34 %, а в 1862 г. — всего лишь 15 %. Избирательная активность была выше только в столицах: в Москве в 1862 г. участвовало 50 %, а в 1865 г. — 43 %; в Петербурге в 1860 г. участвовало 88 %, а в 1862 г. — 64 %. [110]
110
Для подсчета процентов число тех, кто принял участие в голосовании по существенным вопросам (по данным: Emmons. Russian Landed Gentty.P. 268, 285, 292, 297, 340, 377, 379, 409n), было разделено на число землевладельцев, владевших, поданным 1859, сотней и более крепостных (Тройницкий. С. 45). На самом деле по существенным вопросам принимали участие в голосовании и те, кто владел всего пятью крепостными, но всей полнотой избирательных прав обладали только владельцы сотни и более душ.
Дворянским собраниям было особенно трудно пробудить серьезный интерес со стороны своих членов к своей деятельности после того, как они утратили роль поставщика местных кадров для государства и право ходатайствовать перед правительством по важным для сельского общества общим вопросам в целом. В 1869 г. либеральный славянофил А. И. Кошелев именно этими явлениями объяснял тот факт, что «собрания дворянства бывают столько же малочисленны, сколько и пусты». Кошелев привел в пример несколько случаев, когда в определенных уездах дворяне не могли составить кворума для выбора предводителя или Комитета дворянской опеки, так что решение этого вопроса приходилось передавать на объединенное дворянское собрание двух уездов или даже на губернское собрание в целом. Согласно Кошелеву, только дворянские собрания Петербургской и Московской губерний благодаря тому, что в столицах проживало много дворян, и тому, что эти города притягивали себе дворянских обитателей провинции, отличались хорошей посещаемостью. По данным Особого совещания по делам дворянского сословия на конец 1890-х гг., в двадцати шести губерниях из 91 % дворян с правом прямого участия в выборах на проходивших каждые три года дворянских собраниях только 21 % дворян это право использовали {411} . [111]
111
Точно такой же (21 %) была доля имевших право голоса землевладельцев, участвовавших в земских выборах в 1883–1886 гг. (Цейтлин. С. 91).