Миф о вечной любви
Шрифт:
– Ну, вы даете! Представьте, я даже знаю, где она жила. Недавно приехал к ней домой, ждал с час, она не появилась. На следующий день на работу поехал, она мне подбирала тарифы, ну, много чего советовала, да и вообще… мы с ней остались в хороших отношениях. Я даже хотел жениться на ней, назло бывшей. А мне девчонки: убили Викторию.
– У вас есть автомобиль?
– Есть. Наша «десятка», хотите взглянуть?
– Нет.
– Так что, уважаемый господин следователь, если б я хотел убить бывшую, убил бы в тот вечер – очень подходящее оказалось место и время. Сознаюсь, искушение было
Юрий Петрович прошелся к окну, из которого открывался замечательный вид на сад – его мечту, до сих пор не осуществленную. Только распрощается с работой и начинает присматривать домик с участком на окраине, а тут назад зовут. Так и не добирается до своей мечты.
– Это ваш дом? – спросил он Константина.
– Теперь мой. Тетка была бездетной, умерла год назад от онкологии, дом оставила мне.
– А что же вы с Ией квартиру снимали?
– Здесь удобств нет, – процедил Константин, всяческое упоминание о жене его раздражало, будто она была еще жива. – Ей хотелось поближе к работе, чтоб магазины были рядом. А чем здесь плохо? Я бы отвозил ее и привозил, но теперь понимаю, что ее не устраивало: после работы она попадала бы сразу под мой контроль.
– Вам ее не жаль?
Константин задумался, покусывая нижнюю губу, видимо, оценивал, какая из эмоций берет верх.
– Когда как, – нашел он золотую середину. – Иногда до слез обидно, что она ушла. Если б со мной была, сейчас мы не говорили бы о ней в прошедшем времени. Но она выбрала Рудика, вам, должно быть, известно, какой он мерзавец. Ее выбор меня до сих пор бесит.
Больше у Юрия Петровича не имелось вопросов, не исключено, что в будущем они появятся, а пока надо бы еще с одним воздыхателем потолковать. Крайний попрощался, попав в сад, несколько минут постоял, восхищаясь свежим воздухом и особой атмосферой, которая бывает лишь в заповедных местах, к коим он причислял сельскую местность.
Крайний открыл дверцу машины, да так и замер, глядя вдаль. Как же тут не замереть, когда идет… цаца на каблуках! Оп-ля, она заметила его. Замедлила шаг, потом вовсе остановилась, не дойдя метров пять. Не спуская с нее глаз, Крайний шагнул навстречу и с услужливой улыбкой открыл заднюю дверцу, приглашая девушку в салон автомобиля.
Попалась Санька, конечно, классически – не отвертишься, мол, шла мимо или случайно забрела в этот район. Сюда не забредают, а приезжают на общественном или личном транспорте. Вздохнув и не скрывая досады, она залезла в машину, Крайний захлопнул дверцу, сел за руль и, натягивая ремень, ехидно поздоровался:
– Здравствуй, внученька. Рад-рад, что встретил тебя, дорога будет нескучной. А тебе как повезло – отсюда до ИВС далеко.
– Что такое ИВС? – насторожилась Санька.
– Изолятор временного содержания. Я тебя туда определю. На сутки. А потом еще на двое.
– За что? – вытаращилась «внучка».
– За помехи следствию, – разворачивая машину, рявкнул Крайний. – Я тебя предупреждал, чтоб не лезла? Предупреждал, что это может быть опасно для жизни? Или ты меня за своего дедушку держишь, которого слушаться необязательно?
– Но я…
– Молчать! Теперь узнаешь, кто я! Посидишь, авось не понравится там, в следующий раз крепко подумаешь,
– Не имеете права, – робко сказала она.
– Я? Ха-ха-ха-ха… – расхохотался Крайний. – Если б ты, детка, знала, сколько раз я нарушал чужие права. А ну говори, чего притащилась к Трипольскому? Хотела разведать, не он ли убил? Так он даже мне не сказал.
Дед был достаточно зол, чтоб любое ее слово добавило ему злости, но Санька набралась смелости и нагло выдвинула ультиматум:
– Если засадите меня в свой ИВС, не расскажу, кто и где украл полотенце Глеба, а потом отдал убийце.
Юрий Петрович свирепо глянул в зеркало над лобовым стеклом, но Санька смотрела в окно и не заметила молний из его глаз. Вот так девочка попалась! Когда говорят «упрямый», возникает образ агрессивного человека, подобного ослу или быку. Санька не агрессивна, но ослиного упрямства у нее хватило бы на десятерых.
Для начала Крайний решил выдержать паузу, мол, я зол, страшно зол. Приехав в район, где располагалась прокуратура, он остановился у кафе, велел Саньке выходить, потом привел ее в зал и приказал сесть за столик. Она сняла свою дурацкую куртку и повесила на спинку стула, потом села, Крайний мимоходом оценил ее фигуру и поставил «пять». «Пять», «пять» – не меньше.
– М-да… – выразил он оценку, которая Саньке показалась отрицательной. – Ну-с, что будешь пить?
– Хотите напоить меня и выведать, кто вор? – разгадала она его намерения.
– Предлагаю кофе или чай, так как сам не пью. Давно. И тебе пить не советую, женщины быстрее спиваются. А про вора ты мне сама расскажешь. Ну, так что пьем?
– Чай.
Разве он не правильно вычислил? Слабость человеческая во все века работала на руку негодяям, а для самого человека часто становилась роковой. Слабость – это болезнь, будь то алкоголик, наркоман или трус. Да хоть завистник или неудачник. Одновременно это и порок, а кто сказал, что пороки не следует лечить? Примерно так рассуждал Рыбалкин по дороге к дому Зубровки. Михайлов на сто процентов был согласен с ним, как и Санька.
Дом – «хрущоба» в пять этажей, Зубровка жила на последнем. У подъезда на скамеечке сидели две старушки, с повышенным интересом проводили троицу глазами и с недоумением переглянулись, мол, к кому это приехали, никогда их здесь не видели.
На звонки Зубровка не вышла, значит, ее не было дома, в сердцах Рыбалкин стукнул по двери кулаком, его пыл остудил Михайлов:
– Полегче. Не дверь, а труха, ты ее снесешь, а потом нам Зубровка счет выставит, будто дверь у нее была из мореного дуба, добытого на Мадагаскаре. И где же она шляется?
– Давайте спустимся и старух спросим, может, знают, куда наша прогульщица отправилась? – предложил Рыбалкин.
О, старушкам поговорить – милое дело, они ж от скуки не знали, куда себя деть, да только не обрадовали троицу.
– А вы не знаете? – затрещала толстушка. – Она ж сгорела.
– Пожар был? – ужаснулась Санька.
– От водки сгорела, – сказала вторая, тощенькая. – Ну, водка паленая была, с метилом…
– На метиловом спирте замешана, – поправила толстуха. – Пила она с Кипарисом…