Мифологемы
Шрифт:
Такой индивидуальный, прямой доступ к таинству снижает нашу пассивность в присутствии богов. Мы их приглашаем, хотя они все равно будет присутствовать, даже без приглашения. Не получив приглашения, они придут к нам как патологии. Неправда, что боги исчезли. Воплощаемые ими телеологические энергии являются вездесущими и глаголющими; они открывают нам, что видимый мир и невидимый мир – это одно и тоже. Можно еще раз повторить то, что сказал о богах Марк Аврелий: «…в чем вновь и вновь испытываю силу их, чрез то постигаю, что они существуют, и вот благоговею» [252] .
252
Meditations, р. 186. (Размышления. Кн. 12: 28. Пер. А.К. Гаврилова.)
На это верующий возразит и скажет, что мы сделали из богов «сущий миф»,
Повседневная жизнь людей, отвергающих такой взгляд, не получает посланий, исходящих из глубины или от таинства. Но жизнь без глубины или таинства является совершенно бесплодной. Вспомним Поццо и Лаки из пьесы «Ожидание Годота»: им некуда пойти, нечего делать, ибо нет иерархической перспективы, – только горизонтальная, на которой они сидят и ждут. Но создать динамику психики, вызвать сердцебиение и приток крови, а также распознать в раскрывающихся лейтмотивах индивидуальной истории деятельность богов [253] – значит почитать их и воссоздавать глубину и перспективу.
253
Потоки энергии, пронизывающие наше тело, нашу биографию и все наши истории, являются свидетельством присутствия богов (то есть, полей архетипической энергии).
В XIX веке жил поэт Стефан Малларме [254] , который боролся с этой дилеммой двойственности. Он писал:
Да, я знаю, мы – всего лишь полые материальные формы, – и вместе с тем возвышенные, если представить, что мы создали Бога и свою душу столь возвышенными… что, да, я хочу придать этой материальной форме осознание того, что она собой представляет. Но она как безумная бросается в Сон, который, как ей известно, не является сном, воспевает Душу и все те божественные впечатления, которые накапливаются в нас с самого детства, и бросает в лицо Великому Ничто, что вся эта великолепная ложь является истиной [255] .
254
Стефан Малларме (1842-1898) – французский поэт, примыкавший сначала к парнасцам (печатался в сб. «Современный Парнас»), а позднее стал одним из вождей символистов. – Примеч. пер.
255
цит по: Calasso: Literature and the Gods, p. 111. Основной смысл этого высказывания Малларме заключается в следующем: мы – всего лишь плоть, но эта плоть создала бога и душу, а потому заслуживает всяческого уважения. Мы – всего лишь материя, но мы – сознающая материя, и мы создаем смысловые структуры и бросаем их Великому Ничто. Наши смыслы и ценности являются «ложными», однако они совершенно замечательны, ибо они дают нам возможность жить осмысленной жизнью.
Малларме не боится напряжения противоположностей, и его высказывание является несколько более утонченным, чем кажется на первый взгляд. Мы – полые материальные формы, и притом обладающие некой способностью воображать богов, то есть способностью создавать метафоры, указывающие на область таинства, к которой мы подходим. Мы – «сознательная материя», материя, способная на рефлексию, на создание метафор и символов, на что, оказывается, не способна никакая другая форма жизни. Мы – существа, создающие символы, животные, живущие не только инстинктами, но и смыслом. Мы – создания, которые могут не только испытывать печаль, гордость, радость, страх и пребывать во многих других физических состояниях, но и размышлять над ними.
Психика, способная к саморефлексии, представляет собой проявление духа, которое отличает нас от простой личинки или левиафана. Часть нашей инстинктивной сущности стремится создавать метафоры: именно так наше изначальное изумление жизнью принимает феноменологическую форму. Понятие, структура, классификация и даже институциализированная косность приходят позже. «Познание», «приобретение опыта» и «извлечение смысла» происходят одновременно и проникают в сознание посредством метафоры. Поэтому мы с почтением относимся к богам, проживая за свою жизнь последовательно одну мифологему за другой и тем самым создавая миф своего странствия и своего времени, и признаем сопричастность богов нашей жизни и нашему странствию.
Мы живем уже не в эпоху анимизма,
Размышляя над сновидением, Юнг пишет:
Благодаря этому сновидению я понял, что самость – это принцип и архетип ориентации в мире и смысле. Именно в этом заключается его исцеляющая сила. Для меня этот инсайт означал приближение к центру, а значит, – и к цели. Отсюда ко мне пришло первое предчувствие моего индивидуального мифа. [256]
Таким образом, наше отношение к силам Вселенной, которые движут не только космические тела, но и нашей скоротечной, смертной оболочкой, начинается с встречи с метафорой, с всеведущего «мгновения ока», которое узнает, что мы не околдованы нашими ментальными конструктами до уровня материализации богов. Мы сознательно используем свои вымыслы, а значит, мы не порабощены ими. Скорее они позволяют нам приблизиться к невидимому миру. Вот как об этом говорит от лица Рильке его вымышленный персонаж – Мальте Лауридс Бригге:
256
Memories, р. 199.
Я учусь видеть. Не знаю, отчего это так, но все теперь глубже в меня западает, не оседает там, где прежде вязло во мне. Во мне есть глубина, о которой я не подозревал. Все теперь уходит туда. И уж что там творится – не знаю. [257]
Каждому из нас нужно вспомнить о том, что знали наши предки: что у нас внутри есть автономная область, которая, если мы будем ей доверять и по всем правилам вести с ней диалог, вступит с нами в контакт и согласится нас направлять.
257
The Notebook of Malte Laurids Brigge, p. 14 и далее. (Рус. перевод: Райнер Мария Рильке. Записки Мальте Лауридса Бригге. СПб.: Азбука-классика, 2000.
Будучи ученым, врачом, психотерапевтом и мыслителем, Юнг обладал способностью открыть себя таинству. Он не создал сам, но несомненно помог воссоздать у современного человека способность воспринимать духовное. Он заявил: «Мои работы – это лишь более или менее удачная попытка включить этот "горячий" материал [его переживание бессознательного] в современную картину мира» [258] .
И напоследок из Юнга:
Потребность в мифических формулировках удовлетворяется, когда мы формируем видение мира, вполне приемлемое для объяснения смысла человеческого существования во Вселенной, – видение, исходящее из нашей психической целостности, из сотрудничества [со-действия] сознания и бессознательного. Бессмысленность мешает ощущать полноту жизни, а значит, она эквивалентна болезни. Смысл позволяет выдержать очень многое, – если не все. Никакая наука никогда не сможет заменить миф, и миф не может быть создан никакой наукой. И тогда не «Бог» является мифом, а миф является раскрытием божественности в человеке. [259]
258
Memories, p. 199.
259
Memories, p. 340.
В наше время создателями мифа становитесь вы и я: благодаря сновидениям, которые нам снятся, благодаря нашим переплетающимся паттернам, а также благодаря тому непредсказуемому «окну в вечность», через которое мы улавливаем уходящие от нас внешние формы богов. Наш материальный мир плывет по океану тревоги, и при этом его уверенно поддерживают на плаву незримые нити. Никогда это не было столь истинным, чем тогда, когда убедишься в том, что боги совсем ушли.
Подобно орфическим странникам, которые, возвращаясь в видимый мир, приносили с собой метафоры, поэты могут многое сказать нам об этом. В стихотворении под названием «Смерть Бога» Стефен Данн отмечает этот парадокс: невидимые боги находятся прямо под поверхностью видимого мира: