Мифология богини

Антипенко Антон Леонидович

В сцене пробуждения героя особая роль отведена воде: выше мы уже упоминали о египетском изображении богини священного дерева, угощающей души (из сосуда, кстати говоря, довольно близко напоминающего чайник) «напитком жизни», – мы не уверены, что создатели фильма имели в виду именно это изображение, однако его смысловое сходство с горячо любимой русским зрителем сценой пробуждения Жени Лукашина» является достаточно выразительным, тем более что отнюдь не забыто и само «священное дерево», которым, правда, на сей раз является не «смоковница»,

а «новогодняя елка». Что же касается самого героя в данной сцене, то, хотя и нельзя утверждать, что он, подобно Одиссею в эпизоде с Навсикаей, вовсе «лишен одежд», нельзя также никоим образом утверждать и обратного, – состояние, в котором он пребывает, есть состояние в некотором роде «младенчески-привольное», и в своей «сугубо минойской горизонтальности» оно предельно далеко от любых жестких, иерархических «вертикальных»

моделей.

У непреклонного носителя «патриархальных ценностей», каковым является Ипполит, подобная позиция вызывает, естественно, суровое осуждение. Праведный гнев его простирается не только на соперника, но уже и на саму «хозяйку священного дерева» (характерна фраза «Такое могло случиться только с тобой», близко напоминающая упреки, адресованные Гильгамешем богине Иштар). Впрочем, «патриархальные ценности» терпят в фильме полное и сокрушительное поражение: во-первых, Ипполита «валят на пол» (что для него достаточно неожиданно, поскольку совсем недавно еще его соперник демонстрировал полное отсутствие «твердых устоев»); во-вторых, Ипполиту «предпочитают другого» (можно вспомнить по этому поводу разговор Агамемнона с Одиссеем: у богини свои пристрастия, далеко не всегда совпадающие с субъективной самооценкой «мужских персонажей»). В-третьих, самый портрет Ипполита, до сих пор обладавший «статусом иконы», разрывают «на мелкие кусочки», при этом еще и «шутовски оплакивая».

Далее мы наблюдаем весьма остроумное развитие классической темы «опасности буквализма» (то есть опасности, проистекающей от буквального, «профанического» понимания сакрального мифа): Ипполит, утративший веру в «незыблемые ценности», решает также «пойти в баню», однако, характерно упустив при этом из виду то, что «в баню в шубе не ходят», попадает в пародийную ситуацию «старого царя», «сдуру махнувшего в котел» вслед за удачливым соперником. Буквализм в понимании сакральной формулы приводит к результатам, прямо противоположным тем, что она подразумевает.

Что до дальнейшего сюжета, то он развивается вполне «традиционно»: героиня отправляет героя назад домой, но это, разумеется, отнюдь не означает их расставания; первое, что видит герой по «новом пробуждении» в «новом мире» – «знакомый образ», склоняющийся над постелью с весьма уместным в данном случае напоминанием о ритуально значимом «венике».

Фильм, таким образом, получается настолько удачным, что мы с удовольствием провозгласили бы его авторов «сознательными традиционалистами», –

если бы только отдельные аспекты их последующей деятельности не опровергали этого предположения. Однако, в любом случае, пример «Иронии судьбы» свидетельствует о том, что только верное следование архетипам (сознательное или бессознательное – значения не имеет) может обеспечить верный и безусловный успех – как в «культурной», так, собственно говоря, и в любой другой сфере. Невозможность создания подобного фильма в наше время весьма убедительно показывает, насколько для «сохранения жизненного импульса» русского этноса важны именно «традиционные», а не «рыночно-православные» и тому подобные ценности.

Впрочем, нам не хотелось бы быть понятыми в том смысле, что мы призываем к полному упразднению «мифологии бога», – поскольку, по сути, это означало бы превращение «мифологии богини» в «унарную» систему, что прямо противоречило бы ее основополагающим принципам. «Мифология бога» – пусть даже она, как мы выяснили, и является «мифологией смерти» – необходима для существования цивилизации и может угрожать ему лишь в случае нарушения должных пропорций; каковы же должны быть эти пропорции, нетрудно представить, взяв за образец «общество архаического типа», – в том виде, разумеется, в каком оно может быть реконструировано исходя из современных данных. В подобном обществе в сферу деятельности женщин входило все, что имеет отношение к жизни: продолжение рода, «собирательство», земледелие, гончарное ремесло, изготовление одежд, сохранение информации («песни, танцы, сказки»); занятия мужчин – охота и война – были непосредственно связаны со смертью, однако до тех пор пока они не превратились в самоцель, имело смысл говорить и об их необходимости для продолжения существования рода. Отсюда нетрудно представить, каким образом возникли две разные, но некогда взаимодополняющие мифологии, сохранившие свое значение даже и тогда, когда половые различия перестали играть доминирующую роль в вопросе выбора деятельности: со стороны мужчин, перешедших к занятию земледелием, было естественно продолжить традиции почитания Деметры, точно так же, как со стороны мужчин, взявших на себя роль «хранителей информации», было естественно продолжить традиции почитания Муз. Своя (строго, разумеется, ограниченная) «сфера применения» имеется и у «мифологии бога», – и ее, таким образом, вовсе не обязательно в очередной раз «реформировать» для придания ей «гуманного» или какого-либо иного, ей по природе не свойственного, облика; «все хорошо на своем месте», и проблемы, связанные с очевидными несовершенствами «мифологии бога», в значительной степени смягчатся, если та просто вернется в естественно предназначенные для нее пределы.