Мифология греков и римлян
Шрифт:
Однако в «Фастах», и «Тристиях», и «Посланиях с Понта» Аполлон Овидия бледнеет; и поэт совершенно банально, утратив былой блеск и свободу изображения, дает только ряд упоминаний об Аполлоне.
В «Фастах» лишь однажды вставляется небольшой рассказ о наказании Фебом ворона за то, что тот не принес ему в чаше живой воды (II 243—266). Однажды упоминается лавр, любимый Фебом (III 139), прорицательский дар (II 713), венок на его главе (II 106) и наказание сатиру, спорящему в искусстве с богом (VI 703—710). Коронида родила от него сына (I 291). Аполлон с Вестой поделили власть на Палати–не (IV 951). Остальные места говорят об Аполлоне–Солнце (I 164, 651; III 361, 416; IV 390, 688; V 17, 420, 694; VI 199).
Такое же однообразие в «Тристиях» и в «Посланиях с Понта»: Троя — город Аполлона (1, 2, 5; Trist. 10, 35); ему посвящен храм на Палатине (III 1, 60); он — целитель (IV 3, 78), стрелок и кифарист (Epist. ex Pont. IV 8, 75).
Если коснуться общей характеристики этой мифологии у Овидия, то прежде всего нужно сказать, что Аполлон для него — Солнце, или, как он говорит, Титан. Не чужд Овидий также и перечисления многочисленных хтонических
Прочитайте указанный выше рассказ Овидия о любви Аполлона к Дафне. Даром что Аполлон несколько минут назад победил Пифона. Даром что он — владетель многочисленных оракулов. Увидевши прелести Дафны, дочери Пенея, он гонится за ней, как «собака за зайцем» (сравнение самого Овидия), он наслаждается ее распущенными волосами, он чувствует теплоту ее тела; и даже когда она превратилась в лавровое дерево, он продолжает обнимать ее и чувствовать биение ее сердца. Он буквально горит страстью к Дафне; и Овидий уже забыл, что говорит о вечном божестве. Прочитайте также указанный выше рассказ Овидия о любви Аполлона к Гиацинту. Тут тоже и любовь, и страсть, и вздохи, и слезы, и объятия. Когда Аполлон нечаянно убил Гиацинта, он стал испытывать по этому поводу отчаянную скорбь, и тоску, и страстно переживаемое горе по поводу невозвратимой потери. Неужели это вечный бог? Да и сам Гиацинт превращается в цветок, предмет воспевания со стороны всех поэтов и художников. Вызывает слезы у Аполлона также и несчастье с Кипарисом, хотя это всего только потеря любимого оленя.
Аполлон в творчестве Овидия уже не бог, а какой–то чувствительный декадент, которого все трогает и умиляет, которому не везет в любви, который зависит от всякого пустяка и который не хуже обыкновенного юноши подвержен всякого рода приключениям, неожиданностям и даже неудачам. Овидий, может быть, и не верит в своих богов, но он их любит, возится со всякими их слабостями, влюблен в их похождения.
Намеки на подобное отношение к Аполлону мы встречали в греческой литературе. Но там это не было дано с такой интенсивностью. Трудно решить, чего у Овидия больше, психологического ли натурализма или эстетизма; любовного украшательства или ученого коллекционерства, бесконечного копательства в субъективных переживаниях или имманентно понимаемой, но все еще объективной мифологии. Все эти черты эллинистической мифологии гениально совместились в этом толстом томе Овидиевых «Метаморфоз». С этим произведением никогда не расставалось культурное человечество, какие бы исторические эпохи мы ни брали. Это не только бездонный подлинник для изучения античной мифологии, но еще и переведенная на язык цивилизованного сознания мифология, которую легко читать и понимать и которая так близка европейскому субъективизму. Для нас же это, конечно, только определенная ступень эллинизма.
г) Тибулл знает о том, как Феб пас у Адмета стада, не будучи в силах вылечиться от любви (II 3, 11 —18). Однако сам он исцеляет и воспитывает других (IV 4, 2—4; 4, 21, 2, 21 и сл.). Он — юноша с прекрасными волосами (II 5, 121 и сл.) и поэт (IV 1, 8; 1, 178; II 4, 13; 5, 65; IV 4, 44 и сл.). Не чужд Феб Вакху: оба они не стригут длинных кудрей (I 3, 37 и сл.); он пророчествует (115, 1 —14), и волю бога можно узнать по расположению внутренностей, по лавру (46—51), по словам Сивиллы (15—45). Любовь может обойтись без стрел Феба (106). У Тибулла находим традиционное совмещение Феба и Солнца (III 4, 21; IV 1, 66; 1, 158) и простое о нем упоминание (IV 1, 145).
Проперций в своих элегиях знает Аполлона чаще всего как поэта и певца. Феб не диктует стихи Пропер–цию (II 1, 3), но дарует песни (I 2, 27). Он — сама поэзия (IV 1, 7), наставник в искусстве (3, 13—26); певец победы у Левкад (11, 69). Вопреки Аполлону поет Проперций (VI 73), он требует у поэта цитру (6, 69), поэт с плектром напоминает Феба (2, 32); к песням поэта Аполлон милостив (VI 133). Он помогает влюбленным (I 8b, 41); сам он когда–то потерпел поражение в любви, споря с Идасом (I 2, 17). Он сохраняет клятву в чистоте (III 32, 28) и покровительствует городам, храмам, морям и берегам. Так, Пергам именуется городом Аполлона (IV 9, 39). Бог также обитает на Палатине (V 6, 11), в Кларосе и на Ортигии, где изображается в храме с матерью и сестрой (III 31, 9—16). Ему посвящены берега Акциума (34, 51, V 6, 67), афамантский берег (6, 15). Он — морской бог (V 1, 3). Ему посвящаются портики (III 31, 3), статуи (31, 5). Он никогда не покинет Авзонию (IV 32, 30). В военных подвигах Феб вместе с римлянами, воодушевляет Августа в битве при Акциуме, сам пускает стрелы во врагов и пророчит им гибель (V 6, 27—57). В этой битве он разбил десять египетских кораблей (6, 67). Наконец, он близок Вакху (IV 2, 7; V 6, 76), именуясь отцом Лам–петии, отождествляется с Солнцем (IV 12, 30).
3. Классический период. Проза. Из классической прозы только Цицерон более или менее часто возвращается к Аполлону. Все остальные прозаики вспоминают его очень редко.
а) Если Цезарь, изображая нравы галлов и утверждая о сходстве их религиозных представлений с римскими, говорит (Bell. Gall. VI 17), что галлы почитают, между прочим, Аполлона и что он прогоняет болезни, то Корнелий Непот в биографии Мильтиада (1, 2) говорит о посылке за оракулом к Аполлону и о назначении им Мильтиада, а в биографии Фемистокла (2, 7) — об указании Аполлона укрепить Афины деревянными стенами (совет, как известно, истолкованный Фемистоклом в смысле примата морской войны). В биографии Павсания (1,3) говорится о треножнике от Павсания в дар Аполлону после победы при Платеях.
Тит Ливий тоже касается почти только культовой стороны Аполлона. Перечисляются места его культа и храмы: (III 63)
Замечательный вывод из Тита Ливия напрашивается сам собой: у него — полная нечувствительность к мифологическим сюжетам и исключительное внимание только к практической, культовой стороне Аполлона. Римская специфика Аполлона сама собой бросается в глаза.
б) Цицерон говорит о четырех разных Аполлонах, хотя в основном (De nat. deor. II 27, 68 и III 20, 51) Аполлон является для него греческим именем. Вслед за греками он Аполлона считает Солнцем. Говоря с негодованием о поведении Верреса, Цицерон, между прочим, рассказывает (In Verr. I 17, 46), как он ограбил Делосский храм Аполлона и как оскорблен был бог, родившийся на острове Делос. Продолжая это обвинение (18, 48), Цицерон вспоминает еще одну деталь мифологии Аполлона. Беременная Латона после многих скитаний нашла прибежище на Делосе, где и родила Аполлона и Артемиду. Авторитет Делосского святилища настолько велик, что оно было пощажено даже персами, поэтому (De nat. deor. Ill 36, 88) Аполлон и именуется Делосским. Из родственных связей Аполлона Цицерон вспоминает (здесь же) о его сыне Эскулапе. Мифологические сюжеты встречаются: De divin. I 31, 66 и II 56, 115 — об Аполлоне, занимающем пуп земли; De nat. deor. Ill 16, 42 — мотив борьбы Аполлона с Гераклом из–за треножника. Имеются два текста о наружности Аполлона: (De nat. deor. I 30, 83) об отсутствии у него бороды и (Tusc. IV 54, 73) о его шевелюре. Из эпитетов Аполлона Цицерон приводит «Теменит» (In Verr. IV 53, 119) — по предместью Сиракуз. Остальные тексты из Цицерона малоинтересны и преимущественно бытового характера: о том, что (De divin. II 17, 38) внутренности животных, приносимых в одно и то же время разным богам, даже родственным, как, например, Аполлону и Артемиде, вещают разное; (I 19, 37) об ответах Аполлона; (I 21, 42) приводится из Энния оракул Аполлона о Парисе; (I 50, 115 и II 55, 113) о таинственных оракулах Аполлона, даваемых в результате действия испарений; (De off. II 22, 77) Аполлон Пифийский о гибели Спарты; (De amic. II 7 и Acad. 1, 4, 16) оракул Аполлона о высшей мудрости Сократа, а также (De legg. II 16, 40) об афинянах, которым необходимо придерживаться религии предков. Цицерон (De divin. II 56, 116), сомневаясь в возможности двусмысленных оракулов, верит Геродоту не больше, чем Эннию, выдумавшему стихотворный оракул о победе Пирра: «Аполлон никогда не говорил по–латыни, греки никогда не знали этого оракула, и во времена Пирра уже не было оракула в стихах». Но когда Цицерону стало лучше после болезни (Ad fam. XIV 7, 1), он в своем письме просит жену принести жертву Аполлону и Эскулапу. Аполлону (Tusc. I 30, 73) посвящены лебеди. Аполлон Пифийский учит, чтобы человек познавал самого себя (De legg. I 23, 61; Tusc. I 22, 52, V 25, 70; De fin. V 16, 41). Остальное у Цицерона об Аполлоне касается храмов, игр и изображений бога: (Ad Quint, fratr. II 3, 3 и Ad fam. VIII 4, 4) о том храме Аполлона, где заседал сенат; (Brut. XX 78) об играх в честь Аполлона в претор–ство Сульпиция Галла; (In Verr. V 72, 185) о статуе Аполлона, похищенной Верресом с Хиоса, а также о той прекрасной его статуе в храме Эскулапа в Агригенте, на бедре которой было написано серебряными буквами имя Мирона; о том, что (De divin. I 43, 98) на статуе Аполлона в Кумах некогда выступил пот как определенное предзнаменование. Наконец, (Ad Quint, fratr. Ill 1, 24) Цицерон предполагает в своей поэме изобразить Аполлона, предсказывающего возвращение двух полководцев в Рим, из которых Пизон погубит свои войска, а Габиний продаст их.
Таким образом, у Цицерона имеются хотя бы некоторые намеки на мифологические сюжеты по Аполлону. Но и у него практически жизненный интерес в области мифологии Аполлона берет верх над самими мифами.
в) Варрон (De ling. lat. V 68) тоже, считая имя Аполлона греческим, отождествляет его с Солнцем. Аполлона и Геракла (De re rust. II 1, 7) он считает созвездием Близнецов.
Помпоний Мела (1, 7) говорит о мысе Аполлона в Африке, (9) о храме Аполлона на о–ве Хеммис в Египте, (15) о храме в Патаре (не уступавшем по богатству и авторитету Дельфийскому), (17) о храме и оракуле в Кларосе (основанном дочерью Тиресия Манто, бежавшей от преследования эпигонов, разрушивших Фивы), (II 3) о храме и оракуле в Дельфах. То, что этот писатель ограничивается указаниями только храмов Аполлона, в его устах вполне понятно, поскольку он географ. Но сравнение его хотя бы со Страбоном все–таки указывает на чисто римскую незаинтересованность в развитии мифологических сюжетов.