Мифология Петербурга: Очерки.

Синдаловский Наум Александрович

В 1920 году новое имя присвоили госпитальному судну «Рига». Оно стало называться «Народоволец». Случилось это незадолго до катастрофы, которую матросы как бы предчувствовали и с суеверным страхом ожидали. По старой морской традиции, корабль всю жизнь должен носить первоначальное имя. Переименование всегда ведет к несчастью. Однажды судно, стоявшее у причальной стенки Васильевского острова, вдруг дало крен, легло на борт и мгновенно затонуло. Говорили, что оно было построено с изъяном: у него якобы был постоянный крен на правый борт. Для предотвращения несчастья и придания кораблю равновесия на левом борту имелась специальная цистерна, постоянно заполненная водой. Согласно

расхожей легенде, один матрос привел на борт девушку. Они спустились в трюм. Случайно девица открыла кингстон, который матрос не успел закрыть. Судно потеряло остойчивость и перевернулось.

В Петрограде распевали частушку на мотив «Яблочка»:

Эх, клешики, Да, что наделали – «Народовольца» потопили, С бабам бегали!

Еще говорили, что за сутки до аварии с корабля ушли крысы, о чем вахтенный будто бы доложил капитану, но тот не придал этому никакого значения. А крысы тем временем организованно покидали тонущий корабль: они шли по трапу, рассказывали «очевидцы», «гроссами, то есть подразделениями по сто четыре штуки в каждом, и сразу устремлялись к церкви Киевского подворья, что на углу набережной и 15-й линии». Здесь крысы ринулись в подвал, «сожрали все восковые свечи и муку для просфорок», а потом распространились по всему Васильевскому острову.

Наконец, в 1924 году эпидемия переименований коснулась и самого названия города. В траурные январские дни в числе мероприятий по увековечению памяти В. И. Ленина II Съезд советов поддержал предложение петроградских рабочих и своим постановлением переименовал Петроград в Ленинград. Таким образом, произошла полная и окончательная, как тогда казалось, большевизация северной столицы. Революция, начатая выстрелом «Авроры» 25 октября 1917 года, завершилась.

По удивительно неправдоподобному преданию, в 1924 году восемнадцатилетний Дмитрий Шостакович, узнав о переименовании города, будто бы сказал: «Неужели, если когда-нибудь я стану великим, как Ленин, город после моей смерти назовут Шостаковичградом!»

Между тем осмысление городским фольклором такого и в самом деле яркого исторического явления, как Октябрьская революция, продолжалось все последующие годы и продолжается в наши дни. Со временем непосредственная реакция сменилась на опосредованную. Революцию стали воспринимать либо через сомнительные достижения советской власти, либо через ее пропагандистские символы. В первую очередь остракизму подвергались монументальные памятники, поскольку они были, что называется, у всех на глазах.

Это что за большевик Лезет там на броневик? Он большую кепку носит, Букву «р» не произносит, Он великий и простой. Угадайте, кто такой? Тот, кто первый даст ответ, Тот получит десять лет.

В словаре лагерно-блатного жаргона произнести патриотическую речь в красном уголке называлось: «Трекнуть с броневичка».

Ставшее уже давно хрестоматийным, традиционное в советском искусстве изображение Ленина с кепкой в руке породило анекдот.

Однажды во время выступления вождя революции перед путиловскими рабочими у него украли головной убор. С тех пор у Ильича якобы и появилось обыкновение на всякий случай кепку крепко держать в руке. Эта милая привычка, увековеченная в

бронзе и граните ваятелями страны победившего социализма, стала до боли знакомой народам всего мира.

Простертая в пространство указующая ленинская рука, которая казалась то часовой стрелкой, то указательным знаком и показывала одним на 11 часов – время открытия винно-водочных магазинов в период острой борьбы с пьянством, другим – у вокзалов и аэропортов – направление на вожделенный запад, третьим – путь в коммунистическое будущее, на самом деле, как утверждает фольклор, не указывает никуда. Памятники, изображающие Ленина в такой величественной позе, в народе называли: «Сам не видит, а нам кажет».

На одном из таких памятников вождю за неимением в Петербурге монументальных памятников Крупской, если судить по известному анекдоту, была даже укреплена мемориальная доска с текстом: «Надежде Константиновне Крупской, не оставившей наследства. Благодарная Россия».

Такие вот парадоксы истории.

Кстати, о благодарности:

Луначарский обратился к одному из литераторов:

– Мы решили поставить памятник Достоевскому. Чтобы вы посоветовали написать на пьедестале?

– Достоевскому от благодарных бесов.

Безжалостное и беспощадное время оставляет среди нас все меньше и меньше участников и очевидцев той революционной поры. Их воспоминания становятся бесценным материалом для создания фольклорной истории революции.

Старый горец встречает своего друга:

– Послушай, помнишь, ты мне в 17-м году рассказывал о какой-то заварушке в Питере? Так чем все это тогда кончилось?

* * *

Два старика встретились в трамвае.

– Слушай, а я тебя помню!

– Чего ты помнишь?

– Да мы вместе Зимний брали, ты еще на ступеньке упал, за пальто зацепился, и винтовка в сторону полетела. Было такое?

– Да вроде было. А как ты меня узнал-то?

– Да как же – по пальто и узнал!

* * *

Рабочий Путиловского завода пришел в баню. В одной шайке моется, в другой – ноги парит. Тут подходит к нему какой-то гнилой интеллигент:

– Това'ищ, уступите шаечку!

– Пошел ты на…

Тот отошел, побродил, шайки не нашел, снова подходит:

– Това'ищ, это не по-коммунистически – у вас две шайки, а у меня ни одной!

– Пошел ты на…, а то е… шайкой по лысине! – И обращается к банщику:

– Кто это тут у тебя рабочему человеку мыться мешает?

– Да Ленин это…

Через пятьдесят лет. Председатель собрания:

– А сейчас перед нами выступит с воспоминаниями старый рабочий, который два раза беседовал с Лениным.

* * *

Под аркой Главного штаба стоят два глубоких старика и, глядя на Дворцовую площадь, вспоминают:

– А помнишь, вон там мы залегли с пулеметом…

– А помнишь, вон там стояли наши с Путиловского…

– А помнишь…

– А помнишь…

– Да, поторопились… поторопились…

Ветераны уходили, унося с собой тяжкое бремя ответственности за случившееся. На смену им приходили новые поколения. К счастью, души детей не были отягощены комплексами. Их случайные и потому неожиданные взгляды на историю, их блестящие оговорки при устных ответах и гениальные ошибки в письменных сочинениях давно вошли в золотой фонд петербургского городского фольклора. Приводим только некоторые образцы, предоставленные петербургским художником и писателем Леонидом Каминским из своего собрания.