Мифология советского космоса
Шрифт:
В послевоенный период сконструированным государством мифом воспользовались советские инженеры-ракетчики и энтузиасты космоса. В конце 1940-х годов имя покойного Циолковского часто упоминалось в поощряемой партией националистической кампании, которая пропагандировала приоритет российских ученых и инженеров. Журналисты начали писать, что Циолковский даже изобрел самолет и дирижабль 63 . В сентябре 1947 года Королев произнес речь в Центральном доме Советской армии, посвященную 90-летию со дня рождения Циолковского. Как заметил Сиддики, «показательно, что Королев привлек внимание к идеям Циолковского о космических путешествиях, а не о ракетах или воздушных судах, тем самым начав сдвигать его из сферы воздухоплавания в область исследований космоса» 64 . Королев и другие инженеры-ракетчики, энтузиасты космических полетов, вдруг начали вспоминать свои довоенные встречи с Циолковским и представлять свои космические проекты, как будто бы им «вдохновленные». В апреле 2011 года к 50-летию полета Гагарина в Калуге был установлен памятник, посвященный визиту Королева к Циолковскому, якобы состоявшемуся в 1929 году (скульптор Алексей Леонов (тезка космонавта Леонова); рис.1).
63
Мы – наследники Циолковского // Комсомольская правда. 17 сентября 1947 г.
64
Siddiqi A. A. The Red Rockets’ Glare. P. 297.
https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/b/b5/Ciolkovskij-korolev.jpg
Рис. 1. «Связь времен», памятник Константину Циолковскому и Сергею Королеву в Калуге. Скульптор А. Д. Леонов, 2011, бронза.
Паломничества в Калугу ради встречи с великим человеком стали ретроспективно рассматриваться в качестве «обряда посвящения» для любой крупной фигуры среди инженеров-ракетчиков. Символическая связь с Циолковским, канонизированным советским государством, играла важную роль в легитимации их предложений в глазах представителей власти. В 1952–1953 годах в автобиографических материалах, сопровождавших его заявки о вступлении в Коммунистическую партию и Академию наук СССР, Королев писал о личной встрече с покойным визионером как об отправной точке своего интереса к ракетной технике. Даже несмотря на то, что с Циолковским он встретился лишь однажды во время приезда последнего в Москву в 1932 году, история позднее была приукрашена настолько, что появилось яркое воспоминание Королева о посещении им Циолковского в его доме в Калуге – посещении, которого, очевидно, никогда не было 65 . В частном порядке Королев признавал, что едва помнил Циолковского и что основным источником воспоминаний была его собственная «фантазия» 66 . Однако официальная канонизация Циолковского и возрождение его наследия играли существенную роль в легитимации идеи изучения космоса в послевоенном Советском Союзе. Превратив созданный государством миф в личное воспоминание, Королев смог представить свои космические проекты как дело государственного престижа и в конечном счете вскоре после 100-летия со дня рождения Циолковского получить разрешение властей на запуск Спутника 67 .
65
См.: Голованов Я. Королев и Циолковский. Неопубликованная рукопись. Российский государственный архив научной и технической документации (РГАНТД). Ф. 211. Оп. 4. Д. 150.Ветров Г. С. П. Королев и космонавтика: первые шаги. М.: Наука, 1994. Гл. 20, 21.
66
Голованов Я. Королев: факты и мифы. С. 110.
67
Siddiqi A. A. The Red Rockets’ Glare. Ch. 9.
В историографии периода холодной войны популярный советский дискурс о науке и технике считался частью пропаганды, однако Сиддики убедительно продемонстрировал необходимость пересмотра этого упрощенного представления. История Спутника показывает, что советское увлечение космосом зародилось в группах энтузиастов космических полетов, имевших широкие связи и высокое положение; они использовали государственные медиаканалы для продвижения своей повестки, которая имела мало общего с политическими и идеологическими приоритетами государства. Более того, нельзя сказать, что массы лишь пассивно воспринимали навязываемую властью пропаганду. Массовое советское увлечение темой полетов в космос напрямую повлияло на принятие властями решение о запуске Спутника. Обнаружив, что в данной ситуации движущей силой был не бюрократический аппарат, а неформальные сети энтузиастов космоса, Сиддики показывает, что советское государство скорее следовало за массовой увлеченностью изучением космоса, а не направляло ее.
Как только пропагандистская ценность космических достижений стала очевидна, партия и правительство запустили непрерывную кампанию по укреплению и развитию увлечения космосом. В дискурсе изучения космоса начали преобладать хрестоматийные образы и клише, которые неутомимо воспроизводились советской пропагандистской машиной.
Мифологизация космонавтов
Всю космическую программу публично представляли несколько слетавших в космос космонавтов – как буквально, стоя на трибуне Мавзолея Ленина рядом с текущим руководителем партии, так и символически, в медийных репрезентациях. Организованные мероприятия вроде церемоний встреч в аэропорту «Внуково» и появлений у мавзолея создавали знаковые образы космической эпохи, широко распространявшиеся телевидением, газетами, на плакатах и почтовых открытках. Появляясь рядом с космонавтами, советские руководители купались в лучах их славы и одновременно наполняли историческую летопись образами с конкретным политическим смыслом. Когда руководители менялись, эту летопись приходилось соответствующим образом корректировать. В хрущевскую эпоху в документальных съемках послеполетной торжественной встречи Гагарина он всегда оказывался рядом с Хрущевым; сцены без Хрущева безжалостно вырезали из видео. Когда же к власти пришел Брежнев, режиссерам пришлось делать обратное: они изымали кадры с опальным Хрущевым и вместо них доставали ранее вырезанные сцены, чтобы сделать из них новый визуальный канон 68 . Конструирование культа Гагарина также сопровождалось систематической редактурой официальной версии его биографии и его собственных
68
Голованов Я. Заметки вашего современника. Т. 2. С. 55.
69
См.: Jenks A. L. The Cosmonaut Who Couldn’t Stop Smiling.
Медийный фокус на молодых, фотогеничных, улыбающихся лицах космонавтов привел к возникновению ряда подчисток и пробелов в культурной памяти космической эпохи, которые быстро заполнялись мифами. Во-первых, заметно отсутствие в публичном поле космических инженеров. Публичный фасад космической программы был лишь вершиной гигантского айсберга, основная масса которого была погребена глубоко в недрах военно-промышленного комплекса. Проектирование и производство космических ракет и кораблей были – по меньшей мере поначалу – второстепенной задачей конструкторских бюро и заводов, предназначенных прежде всего для создания межконтинентальных баллистических ракет. Режим секретности, характерный для советской оборонной промышленности, распространялся и на космическую программу. Официальное постановление партии и правительства напрямую запрещало любое появление на публике или раскрытие имен высших руководителей и ведущих инженеров космических проектов, в том числе многих главных конструкторов. В центре внимания медиа оказывались всем известные космонавты-герои и доверенные лица, которые зачастую совершенно не знали, что в действительности делается в советской космической сфере 70 . Такая публичная репрезентация переворачивала реальную властную иерархию космической программы, в которой решения принимали инженеры, а космонавты играли подчиненную роль.
70
Siddiqi A. A. Cosmic Contradictions.
Во-вторых, схожим образом отсутствовали и реалистические изображения космических ракет и кораблей. Поскольку космическими ракетами-носителями были усовершенствованные межконтинентальные баллистические ракеты, космические изделия тоже тщательно скрывали от публики. Космонавтов часто изображали на фоне воображаемых ракет. И снова публичная репрезентация переворачивала действительные отношения, на этот раз между человеком и машиной. Публичный образ космонавтов как бесстрашных исследователей, вручную ведущих свои космические корабли в неведомую даль, прямо противоречил их профессиональному опыту. На деле космонавты помещались в самую сердцевину сложных технических систем, а возможности ручного управления для них были жестко ограничены 71 .
71
О вопросах человеко-машинного взаимодействия в советской космической программе см. главу 5 этой книги.
В-третьих, сами космические полеты были окутаны завесой тайны. Границы секретности были настолько размытыми, что все спикеры, включая космонавтов, старались не рисковать и рассказывали как можно меньше. Публичные рассказы космонавтов о своих полетах были на удивление неинформативными. Они подолгу говорили о парении в невесомости, но не рассказывали никаких подробностей о своих тренировках или работе во время полета. Это создавало почву для всевозможных догадок о том, что же они на самом деле переживали в космосе – от болезненных припадков до духовных просветлений.
Публичный разговор о космической программе при строгих ограничениях секретности был серьезным испытанием. Сиддики выявил три базовые дискурсивные стратегии, разработанные советской космической пропагандой, чтобы исключить любые угрозы разглашения государственных тайн: устранение какой-либо неопределенности исхода (успех был неизбежен, а провал невозможен); «ограниченная видимость» (внимание следовало сосредоточить на ограниченном круге избранных действующих лиц и артефактов); выстраивание «единого главного нарратива» с «героическими и непогрешимыми» главными персонажами 72 . Секретность была лишь одним из факторов, способствовавших созданию мифов: она производила пробелы, которые надо было заполнить продуктами своего воображения. Еще один фактор – политическая пропаганда – действовал продуктивно, генерируя образы, на основе которых можно было строить мифы. Стоя на трибуне Мавзолея Ленина, космонавты представляли не просто советскую космическую программу, а гораздо более масштабный проект – строительство коммунизма.
72
Siddiqi A. A. Cosmic Contradictions. P. 63.
В октябре 1961 года – спустя лишь шесть месяцев после первого полета в космос Гагарина и через два месяца после суточного орбитального полета Германа Титова – в Москве прошел XXII съезд Коммунистической партии. На нем с большой помпой приняли новую программу партии, в которой была поставлена цель построить коммунистическое общество еще при жизни нынешнего поколения. Двумя ключевыми компонентами программы были создание материально-технической базы коммунизма и воспитание нового советского человека, «гармонически сочетающего в себе духовное богатство, моральную чистоту и физическое совершенство» 73 . Кто лучше космонавтов смог бы воплотить эту новую идеологическую конструкцию? Советские медиа быстро создали пропагандистское клише: «советский космонавт не просто победитель звездного пространства, не просто герой науки и техники, а прежде всего реальный, живой, во плоти и крови новый человек, являющий в действии все те бесценные качества советского характера, которые формировались ленинской партией на протяжении десятилетий» 74
73
Материалы XXII съезда. М.: Госполитиздат, 1961. С. 411.
74
Рябчиков Е. Воля к победе // Авиация и космонавтика. 1962. №4. С. 19 (курсив мой.– В. Г.).
Конец ознакомительного фрагмента.