Мифы и легенды Греции и Рима
Шрифт:
То же самое относится и ко всему человечеству. Действительно, если перед лицом зла бессильны сами боги, то что же говорить о смертных мужчинах и женщинах? Герои и героини самых древних легенд ставятся или оказываются перед катастрофой. Им известно, что они не могут спасти себя ни смелостью, ни терпеливостью, ни великими деяниями. И тем не менее они не сдаются. Они умирают, но умирают сопротивляясь. Мужественная смерть позволяет им, по меньшей мере бойцам, занять место в Вальхалле, одном из чертогов Асгарда, но и они обречены на поражение и гибель в самой последней битве.
В этой битве между силами добра и силами зла они выступят на стороне богов и умрут вместе с ними.
Такова жизненная концепция, положенная в основу религии скандинавов, такая же мрачная, как и их мировоззрение. Это – самая мрачная концепция, которую когда-либо мог породить разум человека. Единственной поддержкой для человеческого духа, вселяющей надежду в чистые, незамутненные души, является героизм, а его степень зависит
На первый взгляд такая жизненная позиция представляется несколько фаталистической, однако фактически установления неумолимой судьбы играют в скандинавской схеме мира не большую роль, чем предопределение у святого Павла и его воинственных протестантских последователей, причем в точности по тем же самым причинам. Хотя скандинавский герой, если он не сдавался, был обречен, он все-таки мог выбирать между отступлением и смертью. Решение находилось в его собственных руках. И даже более того. Героическая смерть, как и мученическая, – не поражение, а триумф. Герой одного из скандинавских мифов, который громко хохочет, когда враги вырезают у него сердце, демонстрирует превосходство над своими мучителями. Он, собственно, говорит им: «Вы ничего не можете сделать мне, потому что мне безразлично, что делаете вы». Его убьют, но он останется непобежденным.
Это – весьма трагичная концепция для человечества, трагичная – на свой собственный лад, – как и Нагорная проповедь, но на длительных исторических интервалах легкий путь никогда не определял степень преданности человечества идее. Как и ранние христиане, скандинавы мерили жизнь героическим стандартом. Правда, христиане видели впереди небеса, преисполненные вечной радости. У скандинавов же таковых не было. Тем не менее в течение бесчисленных веков, прошедших до прихода христианских миссионеров, проявлений героизма в Скандинавии было предостаточно.
Поэты, внесшие свой вклад в скандинавскую мифологию и видевшие, что победа возможна в смерти и смелость никогда не будет побеждена, – это единственные защитники духа тевтонской расы, частью которой являются и англичане, и жители США, унаследовавшие этот дух от первопоселенцев. В любых других частях Северо-Западной Европы древние хроники, традиции, песнопения и легенды истреблялись христианским духовенством, чувствовавшим острую ненависть к язычеству, которое оно было призвано истребить. Приходится только удивляться, насколько эффективно оно решило эту задачу. От язычества остались лишь очень немногочисленные культурные памятники: Беовульф в Англии, Песнь о Нибелунгах в Германии и отдельные, разбросанные по разным странам фрагменты. И если бы не осталось двух исландских Эдд, мы бы ничего практически не знали о религии, ставшей поистине плавильной печью для семейства народов, к которому мы принадлежим. В Исландии, вследствие того, что она стала самой северной страной, в которую пришло христианство, миссионеры как будто действовали более мягко, а точнее, они пользовались меньшим влиянием. Латинский язык не вытеснил древнескандинавский в качестве литературного. Скандинавы по-прежнему рассказывали древние легенды на языке, принятом в быту, и некоторые из них были записаны, хотя кем и когда – неизвестно. Древнейшая рукопись Старшей Эдды датируется приблизительно 1300 годом, то есть временем, когда с начала христианизации прошло около трехсот лет, но поэмы, из которых она составлена, всеми учеными признаются чисто языческими и очень древними. Младшая Эдда была записана в прозе Снорре Стурлусоном во второй половине XII века. Ее основное содержание – технические вопросы стихосложения, но она включает в себя и некоторые материалы по доисторической мифологии, отсутствующие в Старшей Эдде.
Старшая Эдда имеет для нас много большее значение. Она состоит из отдельных поэм, нередко рассказывающих об одних и тех же событиях, но никогда не связанных друг с другом. Это – материал для эпоса, столь же великого, как Илиада, а быть может, и более значительного, но, к сожалению, в Скандинавии не нашлось поэта, который бы переработал их так, как это сделал Гомер с поэмами – предшественницами Илиады. В северных странах не обнаружилось гения, способного сплавить древние поэмы в одно целое и придать результату мощь и красоту; не нашлось даже такого, который бы рискнул убрать грубости и общие места и отказаться от детски беспомощных и утомительных повторов. В Эддах встречаются перечни имен в несколько страниц длиной. Тем не менее сквозь их стиль пробивается торжественное величие саги. Вероятно, тот, кто не читает на древнескандинавском, едва ли будет обсуждать стиль поэм; но все их переводы настолько напоминают друг друга своей уникальной неуклюжестью, что нельзя не заподозрить,
Глава 1
Саги о Сигню и Сигурде
Я выбрала для пересказа две эти саги, потому что, по моему мнению, они дают о характере и мироощущении скандинавов более четкое представление, чем любые другие. Сигурд – самый известный из скандинавских героев; его история во многом совпадает с историей Зигфрида, героя Песни о Нибелунгах. Он играет главную роль в Саге о Вельсунгах, скандинавском варианте германского героического эпоса, с которым нас ознакомили оперы Вагнера. Однако я обратилась не к ней, а к Старшей Эдде, в центре внимания некоторых поэм которой находятся любовь и смерть Сигурда, Брюнхильд и Гудрун. Прозаические же саги относятся к более позднему времени. История Сигню излагается только в Саге о Вельсунгах.
Сигню была дочерью Вельсунга и сестрой Сигмугда. Ее муж предательски убил Вельсунга и захватил его сыновей. Одного за другим он приковывал их на ночь в таком месте, где их могли обнаружить и разорвать волки. Когда очередь дошла до последнего, Сигурда, Сигню нашла способ спасти его. Она освободила его, а затем брат и сестра поклялись отомстить за отца и братьев. Сигню решила, что у Сигурда должен появиться помощник, в жилах которого течет кровь Вельсунга, для чего она, замаскировавшись, однажды пришла к нему и провела с ним три ночи. Кто она, он никогда не узнал. Когда мальчик, родившийся от их союза, достиг того возраста, в котором она уже могла отпустить его, она отправила его к Сигурду, и они зажили вместе, пока тот (его звали Синфиотли) не достиг возраста мужчины. Все это время Сигню жила вместе со своим мужем и рожала ему детей, ничем не проявляя пылавшее в ее сердце желание отомстить. Наконец пришел день возмездия. Сигмунд и Синфиотли неожиданно нагрянули на хутор убийцы. Они убили детей Сигню, а потом заперли ее мужа в доме и подожгли его. Сигню наблюдала за ними, не произнося ни слова. Когда все было кончено, она объявила им, что они славно отомстили за мертвых; с этими словами она вошла в пылающий дом и сгорела в нем. Все годы ожидания она знала, что, убив мужа, она умрет вместе с ним. Если бы нашелся скандинавский Эсхил, который смог бы воспеть трагедию Сигню, то образ Клитемнестры побледнел бы на ее фоне.
История Зигфрида настолько знакома современному читателю, что образ Сигурда, его скандинавского прототипа, может быть описан очень кратко. Валькирия Брюнхильд отказалась подчиниться Одину и в наказание была погружена в сон, который будет длиться до тех пор, пока ее не разбудит некий мужчина. Она просит, чтобы тот, кто придет к ней, обладал бесстрашным сердцем, и Один окружает ее ложе огненной стеной, преодолеть которую может только герой. Этот подвиг совершает Сигурд, сын Сигмунда. Он направляет своего коня через пламя и будит Брюнхильд. Та с восторгом встречает его, поскольку, разбудив ее, он проявил немалую доблесть. Через несколько дней он оставляет ее в том же огненном кольце.
Сигурд и Брюнхильд, окруженная огненным кольцом
Затем Сигурд попадает в дом Гьюкунгов, где становится побратимом короля Гуннара. Мать Гуннара Кримхильд желает выдать за Сигурда свою дочь Гудрун и угощает его волшебным питьем, заставляющим его забыть Брюнхильд, и он женится на Гудрун. Далее, приняв под действием чар Брюнхильд облик Гуннара, он снова отправляется к Брюнхильд, чтобы просватать ее за Гуннара. У самого же Гуннара смелости на это не хватает. Сигурд проводит с Брюнхильд восемь ночей, но всегда кладет между ними в постели меч. Брюнхильд едет с ним к Гьюкунгам, где Сигурд принимает свой настоящий облик, о чем Брюнхильд и не догадывается. Она выходит замуж за Гуннара, полагая, что Сигурд оказался ей неверен и что через пламя к ней пробивался Гуннар. Поссорившись с Гудрун, Брюнхильд узнает правду и решает отомстить. Для этого она сообщает Гуннару, что Сигурд нарушил данную ему клятву и что в действительности он обладал ею все три ночи, хотя и заявил, что клал между ними меч, и что, если Гуннар не убьет его, она его оставит. Сам Гуннар, принесший обет побратимства, не может убить Сигурда, но убеждает своего младшего брата убить того во сне. Проснувшись, Гудрун обнаруживает, что по ней струится кровь супруга.