Мифы о 1945 годе
Шрифт:
А постоянное наращивание численности Квантунской армии? К 1 января 1942 года она насчитывала 1100 тысяч человек, лишь к весне 1944 года отказавшись от планов нападения на советский Дальний Восток и вынужденно перейдя к разработке планов оборонительной войны. Тогда же её численность несколько сократилась — японцам были нужны войска для боёв на Тихом океане.
А закрытие для советского судоходства удобного Сангарского пролива (пролива Цугару), не говоря уже об известных читателю досмотрах и потоплениях наших судов?
Стоит ли продолжать?
Нет, после 5 апреля 1945 года японцы не имели никаких
Можно было даже примерно оценить срок вступления СССР в войну против Японии. Точка отсчёта — дата капитуляции Германии. Затем надо было прикинуть время, необходимое на переброску войск на Дальний Восток, и срок окончания переброски рассматривать как возможный срок объявления войны.
После 9 мая 1945 года этот гипотетический срок стал почти точным. Закончив войну на Западе, Советский Союз должен был стремиться как можно скорееобезопасить себя и на Востоке — зачем тянуть время, если войска отмобилизованы, имеют необходимую выучку и боевой дух? Да и промышленность надо было как можно скорее переводить на «мирные рельсы», а для этого надо было окончательно покончить с войной.
Начало войны СССР с Японией определяли и погодные условия. Перебросить массу войск и техники можно было за два-три месяца, а это означало готовность СССР к началу масштабных и победоносных военных действий не позднее, чем к середине августа 1945 года. К этому времени и погода на Дальневосточном театре военных действий должна была установиться вполне оптимальная.
Собственно, ещё в середине апреля 1945 года сотрудники аппарата военного атташе японского посольства в Москве докладывали в Токио:
«Ежедневно по Транссибирской магистрали проходит от 12 до 15 железнодорожных составов… В настоящее время вступление Советского Союза в войну с Японией неизбежно. Для переброски около 20 дивизий потребуется приблизительно два месяца».
Поэтому всякие разглагольствования о якобы «обманутой» «коварными» и «бесчестными» русскими Японии являются антиисторичными и даже не подлыми и наглыми, а глупыми и смехотворными. И, например, изложение динамики изменения советско-японских отношений весны и лета 1945 года одним из японских историков, участником той войны, полковником Хаттори Такусиро читать без улыбки невозможно.
Публичные же действия Японии после советского заявления о денонсации Пакта от 13 апреля 1941 года иначе как «благоразумием на лестнице» (по аналогии с «остроумием на лестнице») назвать сложно. 7 апреля 1945 года газета «Майнити Симбун» утверждала: «Япония поддерживает отношения с Советским Союзом на базе всепроникающей честности».
Не более и не менее.
«Всепроникающе честной» Японии имело смысл предложить союзникам мир сразу же после капитуляции Рейхана условиях посредничества СССР и при готовности без переговоров передать СССР как минимум Южный Сахалин и Курилы. Однако Япония десятилетиями вела себя по
Фактически японцы растерялись так, что начали «терять лицо». Впрочем, пусть читатель судит сам.
Вот конкретный пример…
Поскольку американцы интенсивно бомбили Токио, иностранные дипломаты были эвакуированы в курортный городок Хаконэ. 3 июня 1945 года в гостиницу к советскому послу Якову Малику пришёл его знакомый, бывший советник японского посольства в Москве Камэяма. И вроде бы невзначай сообщил, что рядом с Маликом поселился Коки Хирота, дом которого в Токио «тоже сгорел».
67-летний Хирота считался в Японии специалистом по русским делам, в 1930–1932 годах был послом в Москве. Бывал он и министром иностранных дел, и премьер-министром, и вот теперь рассматривался как возможная замена московского посла Сато.
Камэяма намекнул Малику, что по японскому, мол, обычаю, человек, поселившийся на новом месте, должен нанести визиты трём ближайшим соседям — напротив, направо и налево. И поэтому, мол, Хирота хотел бы нанести визит Малику. По соседству, так сказать.
Всё это, как и «случайное» соседство Хироты с Маликом, было, конечно, шито белыми нитками. Поэтому Малик отговорился тем, что уже по русскомуобычаю гостя надо угощать водкой, а её-де в отеле нет.
Казалось бы, здесь тоже всё было ясно. Тем не менее, через полчаса Хирота заявился к Малику гостем непрошеным. И начал — за неимением водки — лить воду и слёзы, заявляя, что Япония ведёт-де великую войну против англосаксов «за освобождение и независимость Азии» и что проблема безопасности Азии может быть решена «только Советским Союзом, Китаем и Японией как основными странами Азии».
Всё тут говорилось верно, Сталин толковал о том же Мацуоке в апреле 1941 года, но в июне 1945 года в устах одного из апологетов японского экстремизма и антисоветизма подобный призыв к «единению» был, конечно, пустопорожней болтовнёй.
39-летний Малик это прекрасно понимал и докладывал в Москву:
«Неожиданность и внезапность встречи Хирота со мной была инсценирована грубо и неуклюже. У японцев почва горит под ногами, время не терпит, припекло, а посему им теперь не до внешних форм и благовидных предлогов. Скорее бы добиться существа, обеспечить прочность отношений с СССР… Подобное заискивание японцев перед Советским Союзом является вполне логичным и закономерным в свете международной обстановки и тяжёлого, бесперспективного военного положения Японии…»
Для Малика это был не первый подобный разговор. Обхаживать его японцы начали уже в феврале 1945 года, когда 15 февраля к советскому послу наведался другой его «старый знакомый» — японский генеральный консул в Харбине, бывший советник японского посольства в Москве Миякава.
Миякава вёл речи о том, что, мол, «в развитии войны сейчас настал такой момент, когда кто-либо из наиболее выдающихся международных деятелей, пользующийся достаточным престижем, авторитетом и располагающий необходимой силой для убедительности, должен выступить в роли миротворца, потребовать от всех стран прекратить войну».