Мифы о Древней Руси. Историческое расследование
Шрифт:
Летописи щедры на имена князей, бояр, самое большее – дружинников. И тех выходит не так уж много. Люди же менее знатные попадали на их страницы до обидного редко. А ведь княжье имя не всякому подойдёт, да и дружинное тоже.
До середины XX века большинство населения домонгольской Руси – времён, когда языческое начало, по словам профессора И.Я. Фроянова, оставалось главенствующим в народном сознании – оставалось для нас немым и преимущественно безымянным. Но потом в руки историков попали два важных, нет, даже не источника – два вида источников.
Ставшие в советское время куда как более доступны исследователям древние церкви и соборы подарили нам множество «графитти» – не тех, привычно-неряшливых надписей и корявых рисунков, уродующих и без того невзрачные
Ещё более щедрым на имена оказался второй вид источников – берестяные грамоты. Их открыли в Beликом Новгороде, первую нашли там в 1951 году – и на нынешний день грамот этих насчитывается только в нем одном тысяча шестьдесят три. Находились грамоты – хоть и не в таком количестве – в Старой Русе, в Пскове, в Смоленске и Твери.
Таким образом, нам стали доступны десятки и даже сотни имён простых людей домонгольской Руси. Лишь изредка среди них мелькают имена князей и видных новгородских бояр. В большинстве своем эти люди были не столь значительны, чтобы попасть в летописи. Если бы не грамоты – записки бытовые, деловые, служебные и любовные, письма, перечни должников – мы бы никогда не узнали об их существовании на белом свете. По грамотам можно проследить, как старые, языческие имена век за веком отступали, давая дорогу христианским – а отступали они медленно, только к XIII веку новые имена стали составлять хотя бы половину – а в приходивших из-за городских стен, из сельской, как сказали бы сейчас, местности, грамотах христианское имя и тогда оставалось редкостью. Берестяные грамоты охватывали промежуток от XI века – более ранние пока не найдены – до XV, гибели вечевой республики под ударами Московского войска.
Новгородских имён известно уже столько, что мы можем судить об особенностях именослова той эпохи.
Сразу бросается в глаза целый ряд отличий славянского именослова новгородцев от некалендарного именослова московских времён (в том числе и Новгородских земель).
Во-первых, гораздо большее разнообразие. Если исследователь берестяных грамот А.А. Зализняк и преувеличивал, говоря, будто в каждой новой грамоте археологи находят новое имя, то не особенно сильно. Неповторимые имена, не встречающиеся, в том числе, и в берестяных грамотах, мелькают и в надписях на стенах церквей. В общем, фантазия русичей домонгольского периода и эпохи ига была всё же, видимо, побогаче.
Во-вторых, отличен собственно состав имён. Самые популярные имена московской эпохи – Богдан и Важен – отсутствуют в берестяных грамотах совершенно, невзирая на своё безупречно славянское происхождение (в графитти тоже). В свою очередь, самые любимые новгородцами имена – Завид, Полюд – уже не встречаются в московскую эпоху (в том числе и в новгородских местах).
В-третьих, у новгородцев практически совсем не отмечен столь частый в более поздние времена обычай давать детям имена по порядку рождения – нет в берестяных грамотах Первуш, Третьяков, Девятко. Разве что не то Втора, не то Взора в одной грамоте и Пятыша (которое могло образоваться от «пятка», «пятиться», «пятно») в другой. И всё – на тысячу с лишним грамот. Для сравнения – на один только перечень опричников Ивана Грозного встречается четыре Вторых, и восемь Пятых и Пятунок. А ещё четыре Первуши и двадцать один Третьяк (не считая Третьяковых).
В-четвёртых, гораздо меньше доля знаменитых «имён-оберегов» – вроде Безобраз, Возгря, Грезной, Злоба, Нехорош. Есть имена, кажущиеся ругательными и оскорбительными кличками сейчас, но имевшие вполне невинное, а то
В-пятых, в новгородских «берестах» и церковных надписях часто встречаются имена, имеющие отношения к родству и близким к оному отношениям – Братило, Братыша, Братонег, Братослав (и даже Побратослав), Бездед, Безуй, Уйко, Уенег, Сестрата, Сватонег, Деденя, Дедята, Дедило. Много имен с корнем «жир» – обозначавшим не только и не столько жир физиологический, сколько богатство, благосостояние, удачу.
Самые «простые» на нынешний взгляд, имена-прозвища, неотличимые от имен нарицательных, иногда не слишком благозвучные – Бобер, Боран, Жила, Заяц, Кур, Опара, Храп – как ни странно, чаще встречаются к концу истории вольного города, в XIV–XV веках.
Не везде я нашёл в себе силы разделить мнение Зализняка, когда он считал то или иное имя народной формой христианского. Точно ли, например, Смешко и Смен – вариант Семена, а не самостоятельные некалендарные имена с очевидным значением – я сказать не могу. Как можно уверенно видеть в Якше – Якова, а в Семьюне того же Семёна, если Якса и Семиан присутствуют в описании языческих времён в «Великой Польской Хронике»?
Хотя те времена, когда считалось, что в берестяных грамотах вообще нет нехристианских женских имен, давно минули, всё же женских имён нам известно гораздо меньше, чем мужских. Впрочем, во многих грамотах не понятно, о мужчине или женщине идет речь.
В нижеследующей подборке имён я опирался на берестяные грамоты XI–XV веков (имена из надписей приведены в основном в качестве иллюстраций). Каждая статья состоит из самого имени (если к имени присоединен знак вопроса – значит, исследователи сомневаются в правильности его чтения, если значок* – значит, имя восстановлено из отчества или притяжательного прилагательного), его толкования (в которых я в основном опирался на трактовки Зализняка и Васильева, иногда также привлекая этимологический словарь Макса Фасмера и «Толковый словарь» Владимира Даля), и общих замечаний об аналогиях этого имени или его принадлежности.
Безддъ – не имеющий (не помнящий?) деда. Может быть, родившийся после смерти обоих дедов? Грамота № 788, последняя четверть XII в., носитель имени упоминается, как сборщик податей. От этого имени образовано название города Бездежь.
Безубая – беззубая. Старая Русса, грамота № 21, первая половина XII в., прозвище должницы по имени Неделька. Если кому любопытно, долг составлял 2 ногаты.
Безуи* – Не имеющий дяди по материнской линии (уя или вуя). Старая Русса, грамота № 22, первая половина XII века. «Безуевая» – жена Безуя – упоминается в списке должниц. Любопытно, что Безуй, «отрок» – дружинник? Слуга? – Иванко Добрынича расписался в XI веке на стене Киевского Софийского собора (граффито № 102), а некий Домко Безуевич (не сын ли?) живший чуть позже, в первой трети XII, оставил памятку в самой царьградской Софии. Соблазнительно представить, что это были члены одной семьи – жена из Старой Руссы, муж, расписавшийся в Киеве, и добравшийся до Царьграда отпрыск. По крайней мере, жили они в одно время. До конца XV века просуществовали в Новгородчине два села Безуино.
Бобръ – собственно, бобр. Грамота № 45, новгородец, живший в первой трети XIV века в Неревском конце.
Богуславъ* – Бога славящий. Распространённое общеславянское имя. Грамота № 261, конец XIV века, знатный новгородец из числа дарителей. Имя бытовало и ранее – Богуслав упоминается в надписи на каменном кресте у реки Мсты, датируемой XII веком.
Богша или Богош – автор грамоты № 114, кон XII – начало XIII века. Сокращение от Богуслав. Богша оставил автограф в надписи № 60 из Софийского новгородского собора, в летописи под 1224 годом упомянут житель Руссы с таким именем, погибший в бою с литовцами. Ну и конечно, нельзя забыть знаменитого полоцкого ювелира Лазаря Богшу, обессмертившего своё имя подписью на золотом напрестольном кресте, изготовленном по заказу княгини Ефросиньи.