Мифы, предания, сказки хантов и манси
Шрифт:
— Бабушка, вот наш выдрин хвост! Это она его украла!
— Все вы придумали! — говорит Няа.
Все на нее закричали:
— Воровка!
А Няа говорит:
— На что мне этот собачий хвост, что я, таких хвостов; что ли, не видала?
Все равно мыши ругают ее. Тут их брат пришел. Начали они ему жаловаться. Тот рассердился и выбросил Няа из дому. Пошла она куда глаза глядят. А дети остались. День и ночь кричат, мать ищут. Мыши снова стали ворчать:
— Эти-то чего день и ночь вопят!
Пришел брат. Стали
— Давай, сестренка, будем тут жить.
Живут они, а мать с чердака на них смотрит. Утром ребятишки проснутся, выйдут во двор, мушек наловят, тем и питаются. А мать глядит на них с чердака, плачет, слезы на детей капают. Мальчик говорит:
— Сестричка, дождь! Идем в дом!
Много времени прошло. Легла Няа да навсегда и заснула. А уж те ребятишки подросли, начали везде бегать, пищу воровать, и у Кутха кое-что воровали. Кутх сказал:
— Что это еще за воришки к нам повадились! Как поймаю, даже вешать не буду — прямо так и задушу.
А ребятишки ходили, ходили — свою мать нашли.
— Это что такое? — спрашивают.
Стали они ее осматривать:
— Рот — это будет котел, уши — печки, можно огонь разжигать, а вот ноздри — отсюда будет дым выходить.
Потом увидели глаза.
— А эти озерца можно вытащить, мы из них мисочки сделаем.
Пошли снова воровать к Кутху. Вышел Кутх и погнался за ними. Убежали они, но он заметил, куда их следы идут. Вдруг увидел дымок. Прямо на дымок пошел. Видит — Няа лежит, с одного бока мальчик сидит, с другого — девочка. В ушах у Няа огоньки зажгли, мух поджаривают. Крикнул Кутх:
— Вы чего тут озорничаете?
Испугались ребятишки, убежали. Пошел Кутх домой, говорит жене:
— Мити! Про очень плохие дела тебе расскажу.
— Ну, чего там, Кутх?
— Няа наша там мертвая лежит. А какие-то ребятишки над ней издеваются, в ушах у нее огонь развели.
— Да ты что такое говоришь, Кутх? А ну-ка, я к бабке-шаманке сбегаю.
Сидит бабка-шаманка, сучит нитки. А нитка у нее все узлится да узлится.
— Э, что-то случилось. Кто-то вспомнил меня. Да уж, верно, Кутх опять чего-нибудь натворил.
Приходит Мити:
— Здравствуй, бабушка.
— Ну раз ты ко мне пришла, значит что-то случилось.
— Бабушка, что-то с моей Няа стряслось.
— Ну что ж, пойдем поглядим.
Пришли. Няа лежит, руки-ноги раскинула.
— Э-эх, ну ладно, попробую, — говорит бабка.
Взяла она водичку, заговорила ее:
— Няа, Няа, брось плохую жизнь!
Побрызгала на Няа водичкой. Смотрят — а Няа зевнула.
— Ну же, Няа! Что это с тобой? Будет спать, вставай! Возвращайся к жизни!
Встала Няа. Бабка, говорит ей:
— Это из-за отца с тобой такая беда вышла. Но больше у тебя никогда такой
Привели детей.
— Ну, теперь пойдем к Кутху.
Пришли к Кутху. Обрадовался Кутх: Няа вернулась. А на внучат очень разозлился:
— Что-то они очень на мышат похожи. Мордочки у них совсем мышиные. Ты, Няа, живи, а их мне не надо.
Какая же мать детей бросит? Вся душа изболится! Няа говорит:
— Я своих детей не брошу, пусть хоть какие они! Это ты мне такую жизнь устроил. Больше меня никогда не увидишь.
И Няа пропала куда-то. А Мити очень рассердилась на Кутха. Навсегда рассердилась. Ничего не стала для него делать и еду перестала готовить.
178. Кутховы дети и семья волков
Зап. В. И. Иохельсон (см. прим. к № 168).
Опубл.: Kamchadal texts, стр. 175, № К2.10.
В русском переводе публикуется впервые. Пер. с ительменского А. П. Володин.
Сюжет этой сказки аналогичен сюжету корякской сказки «Как Рэра потеряла жениха-медведя», где вместо волков действуют медведи. В настоящем же тексте изображается двойное перевоплощение персонажей: женихи-волки при погоне за дочерьми Кутха перевоплощаются в медведей, а из добытых сыновьями Кутха — Эмэмкутом и Сисильханом — медведей выходят женихи в человеческом облике. Вместо корякской Рэры (дочери Куйкынняку) здесь — Сирим (дочь Кутха). Остальные имена детей Кутха и Куйкынняку имеют лишь фонетические различия. Здесь, как и в корякском варианте, сохраняется мотив доброй, умной и находчивой Синаневт и злой, строптивой Сирим.
Жил-был Кутх. Были у него сыновья, Эмэмкут и Сисильхан, и дочери, Синаневт и Сирим. Вот однажды стал Эмэмкут во дворе стрелы делать. Сказал Синаневт:
— Я буду стрелы делать, а ты не смотри на меня!
Посмотрела Синаневт на Эмэмкута. Сразу все стрелы сломались. Рассердился Эмэмкут на Синаневт. В дом вошел, руку Синаневт на камень положил, пестом ударил, руку сломал. Заплакала Синаневт, пошла в лес. Нашла озерцо, сидит на бережку, плачет. А на том озерце жила старушка, волчья мать. Плачет Синаневт, а старухина внучка говорит:
— Бабушка, дождь идет!
— Пойди, занеси постели в дом, а то промокнут!
Вышла внучка на двор, увидела красивую девушку. Домой вернулась, сказала:
— Это не дождь, там красивая девушка плачет!
Старушка сказала:
— Пусть она войдет сюда!
Вышла внучка, сказала:
— Тебе велели войти!
Вошла Синаневт, села. Старушка сказала:
— Покорми ее юколой чавычи и чашку с жиром подай!
Принесла внучка связку юколы, чашку с жиром. Сказала старушка: