Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 1. Часть 1. Крупицы прошлого. Часть 2. В плавильном котле Америки

Бажанов Евгений Александрович

Мы выразили согласие на брачный союз, произнесли клятву, надели друг другу обручальные кольца, выпили всей компанией шампанского. Были сделаны профессиональные фото, которые я продолжаю хранить как зеницу ока, выставив их на видном месте и дома, и в рабочем кабинете. Наташа выглядит на фото сногсшибательно, без сомнения, лучше всех на свете. Я, судя по комментариям окружающих, тоже вышел неплохо (что со мной нечасто случается, обычно получаюсь не очень здорово).

После «Аиста» заехали, как это принято у молодоженов, на Ленинские горы, взглянули оттуда на Москву и затем взяли курс на отель «Метрополь». Там на втором этаже в одном из банкетных залов состоялась наша свадьба. Родителям и жениха, и невесты пришлось

основательно потратиться на ее оплату (как и на другие составляющие бракосочетания – от машин до свадебных нарядов).

Народу пригласили на свадьбу великое множество: родственники с обеих сторон, друзья Наташиных родителей, наши институтские товарищи, колоритный мидовский востоковед Михаил Степанович Капица (как его любя называли подчиненные, МихСтеп). Капица неоднократно привозил иностранные делегации в Сочи, папа их принимал, подружился с Михаилом Степановичем, хотя и удивлялся выходкам последнего. Этот высокопоставленный мидовский чиновник в присутствии гостей громко матерился, осушал залпом стаканы коньяка, заставлял королеву Лаоса танцевать с ним твист.

МихСтеп сам на себя возложил роль и свадебного генерала, и тамады, и массовика-затейника, и нарушителя порядка. Так он поступал в любой компании. Артист по натуре, Капица все превращал в шоу, рвался на главную роль, ему необходимо было находиться в фокусе всеобщего внимания, получать зрительское признание.

Официальным тамадой являлся мой папа, но Капица, не испрашивая разрешения, беспрестанно произносил тосты, которые с каждой очередной опрокинутой рюмкой становились все фривольнее. Затем МихСтеп пустился в бесшабашный перепляс, смесь рок-н-ролла с твистом и лезгинкой. Танцевал со всеми подряд, а получив отказ и замечание от собственной супруги, громко обозвал ее старой дурой и полез плясать на стол. Спрыгнув со стола, организовал хоровод с участием почти всех гостей. Затянул частушки о Мао Цзэдуне и хунвейбинах, при этом сам себе аккомпанировал игрой на ложках, вилках и тарелках.

Покуражившись вдоволь, МихСтеп исчез. Мы решили, что вышел перекурить. И вдруг служащий отеля сообщает: ваш шумный гость заперся в женском туалете. Пришлось бежать к месту происшествия. У туалета уже томилась группа растерянных дам, отчаявшихся попасть внутрь, а пара дежурных милиционеров через дверь выкрикивала Капице ультиматумы. Я подключился к переговорам. В конце концов МихСтеп вышел из туалета вместе с нашей однокурсницей, не красавицей и довольно флегматичной в обычной жизни девушкой.

Свадьба не обошлась и без других недоразумений. Один из гостей пожаловался, что опьянел. Другой предложил надавать ему пощечин, хорошо, мол, помогает отрезвляться. Начал отвешивать «лечебные» пощечины в фойе гостиницы и делал это столь энергично, что их обоих «повязали» милиционеры (после успешного завершения операции по разблокированию туалета). Кроме того, в разгар свадьбы к нам прорвались гости из соседнего зала, вопя, что там скучно, а у нас весело.

Красивые тосты произносил мой папа, красиво говорили и другие участники торжества. В семейном архиве я нашел текст замечательного тоста, который произнес мой тесть, Евгений Павлович:

«21 год, 2 месяца, 12 дней, 10 часов, 32 минуты прошло с того момента, как мне стало известно, что моя молодая, обаятельная супруга доказала наши способности кое-что создавать и родила дочь, которую мы назвали хорошим русским именем Наташа. Вестью о том, что родилась дочь, я, честно говоря, опечален не был. И ни в какие органы ни на кого не жаловался. Я ничем не напоминал того азербайджанца, который позвонил в родильный дом. и спросил, как самочувствие жены. Ему ответили: «Хорошо, ночью родила девочку». Азербайджанец в отчаянии кричит: «Какой девочка?! Вы что говорите?! Вам. что из ЦК не звонили что ли?!».

Я никогда не сожалел о том,

что у нас растет дочь и даже сейчас немного грустно, что пути наши уже начали расходиться. Но что поделаешь. Мы переживаем очень быстро текущий темп жизни и если даже вещи Баха, Моцарта и Листа стали исполнять на 15 % быстрее, чем раньше, то что уж говорить о возрасте замужества. Вам пожелали счастья, здоровья и друзьями сказано немало хороших слов. И это не случайно. В семейной жизни бывают и солнечные дни, и хмурые, и дождь, и пороша. Причем, как и во временах года, первые холода бывают самыми ощутимыми. И вот здесь будьте осторожны в словах. Слово может и вылечить, и убить. Теплое слово две зимы греет».

Нашел в архиве еще один тост, в стихах, но не смог определить его автора:

«За этим свадебным столом.Я пью за то, чтобы ваш дом.Был славен миром и трудом,За счастье и веселье в нем.Пью, чтоб для всех, кто нынче с нами не был,Не мог на свадьбе выпить и поесть,Мы сохранили добрый запах хлеба,Который мы разламывали здесь.За то, чтоб каждый за столом сидящийНа долгий срок сберег в своей кровиИ озорство, и этот ток бодрящийВина, веселья, дружбы и любви.Пора и выпить в добрый часЗа всех друзей,За всех за вас».

Что касается меня, то я, помню, сидел, весь съежившись от стеснения, и очень боялся, что мне придется выступать. В те ранние годы я совсем не умел это делать. Даже когда отвечал на институтских семинарах в присутствии лишь своих однокашников, краснел до ушей и тихо и не очень связно лопотал. А уж при больших аудиториях, при незнакомых людях совсем терялся. Однажды меня послали по линии МГИМО выступить на ткацкой фабрике, расположенной по соседству. Привели в убогий, допотопный, с дореволюционным оборудованием цех. Поставили перед небольшой группой ткачих и велели начинать лекцию о международном положении. А у меня от страха затряслись не только руки, но и ноги. Пока говорил, тряска только усиливалась. Потом долго отходил от полученного стресса.

А вот Наташа являла собой полную противоположность. С первых дней учебы в МГИМО она поразила меня своими яркими выступлениями по острым темам перед всем нашим курсом в 130–140 человек. Как-то разбиралось персональное дело студента Першина, обвинявшегося в ряде неблаговидных поступков (уже не помню каких). Выступали сокурсники, в том числе и дружки Першина, и клеймили его, требовали исключить из комсомола и института. И вдруг на трибуну поднимается Наташа Корсакова и четко, уверенно, складно произносит речь в защиту парня. И его прощают, он остается и в комсомоле, и в МГИМО! Спрашиваем Наташу, зачем она защитила сокурсника. Ответ: «Из чувства справедливости!». Обидно при этом, что спасенный Наташей в дальнейшем даже не здоровался с ней и опять сошелся с ребятами, которые на собрании предали его.