«…Миг между прошлым и будущим»
Шрифт:
Вот так неожиданно получилось, что я женился на чуждой советскому человеку иностранке. Конечно, у нас на это смотрели косо. Но что делать? Спасибо, что хоть не американка!.. У нас с Америкой холодная война!
Я думал: не получится – расстанемся. Дочь у меня уже большая. Она особого значения тому, что я женюсь, не придала.
Говорили мы с Женевьевой по-английски. Я французский не знал, она английский – не очень, но постоянно что-то подучивала. Выучила и несколько слов по-русски.
Ей было сорок два года. Детей не имела. Замужем не была. У нее очень интересная
Итак, мы зарегистрировались и поехали в Иваново, в Дом творчества на двадцать дней. В Рузе, под Москвой, жить вместе нам не разрешили: жена-иностранка очень опасна для державы. А в Иваново – можно, все-таки далеко от столицы. У нас там был медовый месяц. Она нарисовала мой портрет. Я предложил ей жить в Советском Союзе, но она отказалась. Ее пугала атмосфера, создаваемая властями. Я наивно предложил жить полгода во Франции, полгода – здесь, полагая, что нам так позволят добрые советские начальники. Но не тут-то было!
Когда Женевьева приехала в Москву в первый раз, будучи моей женой, и я встречал ее в аэропорту, мне сказали:
– Она поедет в автобусе с инострацами, а не в вашей машине!
Объясняю:
– Я же муж!..
– Да хоть папа римский! Нет, и все!
И я в машине ехал за автобусом. В качестве почетного эскорта. Подъехали мы к гостинице «Космос». В Москве как раз проходила Олимпиада-80. Кругом было много родной милиции. Мы заходим в гостиницу, и вдруг в тамбуре, между дверями возникают трое в штатском со строгими лицами. И требуют у Женевьевы документы. На Западе в гостиницах из закутков никто внезапно не выныривает и не спрашивает паспортов. Женевьему затрясло от страха, как в тропической лихорадке.
Наша тройка очень внимательно изучила документы Женевьевы, а мой паспорт даже не попросила. Хотя мы разговаривали с ней только по-английски.
Но это была только прелюдия. Мне не разрешили жить в гостинице вместе с женой, а ей – у меня дома!
Союз композиторов разрешил нам пожить вместе в Иванове, хотя в парткоме СК смотрели косо. Но это уже было позже. А в первый приезд Женевьева пожила неделю, помучилась (в гостиницу меня пускали с трудом, в одиннадцать вечера требовалось очистить помещение от гостей) и уехала во Францию. А я подал документы в центральный ОВИР, там у меня был хороший знакомый. Я сказал, что хочу поехать к жене во Францию на три месяца. Проходит два-три месяца, рассмотрели мои документы. И мой знакомый говорит:
– А тебе отказали! Почему? Считают: не целесообразно. Теперь только через год можешь обращаться.
Год надо ждать! Двести лет надо ждать, чтобы к жене попасть! Что ж, видимо, придется долго жить. Вот я долго и живу…
Спрашиваю:
– Что же мне делать?
Он отвечает:
– Если опять напишешь «на три месяца», тебе опять откажут. Еще год будешь ждать. Так будешь пять лет ждать, тогда, может, и разрешат. Напиши лучше – «на постоянное место жительства». Отпустят!..
– Но я не хочу
– Ты ничего не теряешь. У тебя здесь дочь, у нее квартира. Напишешь письмо, она потом пропишет тебя на своей площади. В любой момент можешь вернуться.
Это – теоретически. Забегая вперед, скажу, что практически меня обратно не пускали полтора года!
Но тогда мне ничего не оставалось, как соглашаться на предложенный вариант. Но и на него ушло целых два года! В 1980 году я подал документы, и только в 1982-м мне дозволили сматывать удочки.
У гоголя в гостях
Я собрал кое-какие вещи, ноты. Рояль, книги, картины, конечно же, взять с собой не разрешили. Что мог, все уложил в машину. Мне великодушно выписали документ о том, что мои «Жигули» пятой модели могут не возвращаться на родину. Я поехал через Ленинград – в Хельсинки, там у меня жил знакомый продюсер Юсси Кохонен. Мы работали с ним в советско-финской картине Гайдая «За спичками». Он говорил мне, что у него в Хельсинки есть режиссер, который хотел бы со мной работать. И ему в тот момент требовалась музыка танго. И я для этого написал пять разных танго. Юсси послушал и сказал:
– То, что надо! Приедешь – будешь работать.
И я поехал.
На таможне меня встретил интеллигентного вида офицер-пограничник и сообщил, что машину я должен непременно вернуть отчизне, щедро поившей меня березовым соком.
– У меня ж разрешение на постоянное место жительства, – слабо сопротивлялся я, – и машина не ворованная!..
Страж театрально разводил руками и делал книксен: мол, рад бы, да ничего не могу. Пришлось клятвенно пообещать, что обязательно верну железного коня в родное стойло.
Париж, 1983 год
Приехал я в Хельсинки с радужными надеждами, подышал буржуазно-демократическим воздухом, пожил у своего приятеля несколько дней. И тут выяснилось, что, к сожалению, обещанного фильма не будет: финансы поют романсы. Нет денег – нет фильма. Утром деньги – вечером фильм.
Но добрый приятель Юсси пообещал мне помочь. У него есть друг, режиссер Войтех Ясный, тот, в свою очередь, – друг знаменитого Милоша Формана («Полет над гнездом кукушки»), они оба из Чехословакии. Ясный сейчас в Германии снимает фильм «Самоубийца» по Эрдману. И у него нет композитора!..
После звонка моего приятеля Войтех Ясный сразу согласился со мной работать, чему я был крайне удивлен и обрадован: на Западе очень тяжело получить работу. Потом я узнал, что его композитор заболел, попал в психиатрическую больницу. Ну, может, не все же композиторы туда попадают…
Я приехал во Францию и связался по телефону с Ясным. Он сказал, что будет на следующей неделе в Париже. Какая удача! Он привез сценарий, показал один из своих фильмов. Картина была отличной! И мы начали работать. Я бы с ним так и дальше работал, но, к сожалению…