Миг возмездия. Невидимый спаситель. Загадка планеты гандов. Сквозь дремучий ад
Шрифт:
— И они захватили ваши четыре планеты?
— Да. И вволю поиздевались над нами.
Лиминг понимающе кивнул. Циничный и безжалостный захват — вот причина той войны, которая распространилась теперь на большую часть галактики. На одной из планет колонисты отчаянно сопротивлялись, и погибли все до одного. Возмущенные этой бойней союзники нанесли ответный удар и успешно оттеснили врагов.
— Ты сказал — двенадцать тысяч. Где же остальные?
— Разбросаны по тюрьмам, вроде этой. Ты, конечно, выбрал прекрасный курорт, чтобы пересидеть
— Так вы здесь загораете уже два года?
— Да, а кажется, что все десять.
— И вы что же, ничего не придумали, чтобы бежать?
— Почти ничего, — согласился ригелианин. — Но и этого хватило. Расстреляно сорок наших.
— Сочувствую, — искренне сказал Лиминг.
— Не бери в голову. Я прекрасно понимаю, каково тебе. Первые недели — самые тяжелые. Одна мысль, что тебя посадили навсегда, может свести с ума, если не научиться воспринимать ее философски. — ^ Он оглянулся и заметил огромного охранника, стоявшего у дальней стены. — Пару дней назад этот лжец хвастал, что на планете уже двести тысяч заключенных. Еще через год их будет два миллиона. Надеюсь, он до этого не доживет.
— Я сбегу, — сказал Лиминг.
— Как?
— Еще не знаю. Но все равно сбегу. Не гнить же здесь заживо. — Он с надеждой ожидал чего-то от собеседника, например, что и другие чувствуют то же самое. Или, хотя бы, едва уловимого упоминания о грядущих переменах, намека, что и он сможет принять в них участие.
Поднимаясь, ригелианин пробормотал:
— Что ж, желаю удачи. Тебе понадобится много сил.
Так и не раскрыв Лимингу никакой тайны, он засеменил прочь.
Раздался свисток, охранники закричали:
— Миеро, фаплапы! Амаш!
На этом все закончилось.
Следующие четыре недели Лиминг часто беседовал с тем же ригелианином и двумя десятками других, получая от них кое–какие отрывочные сведения. Но все они становились очень скрытными, как только он затрагивал вопрос о побеге. Они были дружелюбны, даже сердечны, но неизменно держали рот на замке.
Однажды, беседуя с одним из них, Лиминг спросил:
— Почему вы разговариваете со мной украдкой и шепотом? Ведь охранники не обращают внимания, когда вы болтаете между собой?
— Тебя еще не вызывали на перекрестный допрос. Но если они заметят, что мы слишком много с тобой разговариваем, то постараются вытянуть из тебя все, что мы рассказали. И будут особенно интересоваться, не хочет ли кто-нибудь устроить побег.
Лиминг сразу же ухватился за это милое его сердцу слово.
— Да ведь именно ради побега и стоит жить. Если кто-то хочет попытаться, я, может быть, сумею помочь. Я опытный летчик, а это многое значит!
Но собеседник
— Ничего не получится.
— Но почему?
— Мы уже давно здесь и поняли многое, чему тебе еще предстоит научиться.
— Например?
— Мы заплатили высокую цену, чтобы узнать о том, что попытка к бегству проваливается, когда о ней знают слишком многие. Кто-нибудь обязательно выдаст. Или найдется горе–руководитель, который все испортит, начав дело в неподходящий момент.
— Но ведь я — то не предатель и не дурак. Я еще не сошел с ума, чтобы самому себе отрезать путь к свободе.
— Так-то оно так, — согласился ригелианин. — Но заключение диктует свои условия. Вот одно твердое правило, которое мы здесь ввели: план побега — исключительная собственность тех, кто его задумал. Больше никто об этом не знает. Секретность — это тот защитный экран, который потенциальные беглецы должны поддерживать изо всех сил. И они никому не позволят заглянуть в их планы, даже землянину, даже опытному космолетчику.
— Значит, я сам по себе?
— Выходит, что так. Ты в любом случае сам по себе. Мы живем в общих бараках, по пятьдесят ригелиан в каждом. А ты один в своей камере, ты не сможешь нам помочь.
— Что ж, тогда я прекрасно помогу себе сам! — сердито бросил Лиминг.
На этот раз он ушел первым.
Он томился в неволе уже тринадцать недель, когда наставник преподнес ему неожиданный сюрприз. Заканчивая урок, который отличался от других разве что особой тупостью Лиминга, учитель нахмурился и слегка наклонился вперед:
— Вы, кажется, нарочно прикидываетесь дурачком. Что же вы думаете, что я ничего не понимаю? Как бы не так! Меня не проведешь! Через семь дней я доложу коменданту, что вы готовы к экзамену.
— Что вы сказали? — переспросил Лиминг, изобразив на лице непонимание.
— Через семь дней вас будет допрашивать комендант.
— Я уже беседовал с майором Клавизом.
— Это были только разговоры. А теперь Клавиз мертв, и у нас нет никаких записей ваших показаний.
Дверь за ним захлопнулась. Принесли кашу с куском какой-то гадости. Похоже, местные повара одержимы идеей доказать, что крысиные ножки — вполне съедобная пища. Подошло время прогулки.
— Мне сказали, что через неделю со мной будет говорить начальник.
— Не бойся, — успокоил его ригелианин, — им ведь ничего не стоит убить тебя, но одно их удерживает.
— Что именно?
— У союзников тоже есть пленные.
— Да, но ведь чего не знаешь, о том не жалеешь.
— Все занги сильно пожалеют, если победителям придется обменивать живых пленников на сгнившие трупы.
— Тут ты прав, — согласился Лиминг, — для такого случая хорошо бы достать девять футов веревки и услужливо помахивать ею перед носом у коменданта.
— Было бы неплохо отыскать бутылку чего-нибудь крепкого и пышную красавицу, чтобы она гладила меня по голове, — вздохнул ригелианин.