Михаил Федорович

Козляков Вячеслав Николаевич

Впрочем, дипломатический язык, как известно, лукав. Московские послы, не знавшие латыни и потому не понимавшие смысл происходившего во время королевской присяги, вызывали снисходительную улыбку литовского канцлера Альбрехта-Станислава Радзивилла и польских сенаторов. Чтобы как-то образовать «москву», им показали театральный спектакль — «потеху» на библейскую тему о Юдифи и Олоферне. Но послы Московского государства не имели склонности к таким развлечениям, и представление им не понравилось.

Московским послам предстояло выполнить еще одно деликатное поручение, опять связанное со старыми обидами. В Речи Посполитой помнили свой триумф в годы Смуты, когда на сейме 1611 года гетман Станислав Жолкевский «продемонстрировал» сверженного с престола русского царя Василия Шуйского. Увезенный против своей воли в Речь Посполитую, царь Василий Шуйский умер там в 1612 году, и теперь у послов было тайное поручение возвратить царские останки на родину, а вместе с ними тела брата князя Дмитрия Ивановича Шуйского и его жены [441] . Для исполнения этого трудного дела послам были выделены значительные суммы денег, но им удалось

ограничиться одними «поминками» польскому канцлеру Якубу Жадику и другим панам-рады. Как далеко прошли две страны к миру за короткое время, показывает участие в этом деле Александра Госевского, того самого начальника польского гарнизона в Москве в 1611–1612 годах. Сообщая послу князю А. М. Львову о королевском решении отдать тела бывшего русского царя и его брата, он не преминул вспомнить прошлое и заметил, что король Сигизмунд III ни за какие бы «палаты» золота не отдал бы москвичам «ни одной кости».

441

Цветаев Д. В.Царь В. И. Шуйский и места погребения его в Польше. Варшава, 1901.

«10 июня с утра в Кремле московском загудел реут, и народ повалил к Дорогомилову навстречу телу царя Василия» — так со сдержанным драматизмом написал С. М. Соловьев об этом событии [442] . Царь Михаил Федорович, бывший стольник царя Василия Шуйского, встречал траурную процессию у Успенского собора в Кремле вместе с Боярской думой, все члены которой были в подобающем случаю «смирном платье», то есть в траурных одеждах. На следующий день, 11 июня 1635 года, тело царя Василия Шуйского с подобающими почестями погребли в царской усыпальнице в Архангельском соборе в Кремле. Старое поражение Смуты, прошедшее очищение трауром, стало победой новой династии.

442

Соловьев С. М.История России… С. 175.

Оставались еще рутинные, но неприятные проблемы пограничных «задоров». В отличие от царя Михаила Федоровича и короля Владислава IV, их подданным было не так легко «перестроиться» на мирный лад. Продолжались обидные «описки» в пограничных листах; то в царском титуле писали «державца», вместо «самодержца», то с явным умыслом ошибались в имени — «Михаил Филаретович», «Федор Михайлович». Все это сходило с рук, хотя русские власти справедливо обращали внимание на то, что они разослали всем своим воеводам пограничных городов образец написания титула короля Владислава IV. На этом недружественном фоне сложнее решались технические вопросы межевания земель, так как по-прежнему ни одна сторона ничего не готова была уступать другой и всеми средствами пыталась удержать то, что было захвачено в Смуту, или «приписать» новые земли к своей территории.

В польских архивах сохранилась межевальная запись, которую удалось составить межевым судьям стольнику и алатырскому наместнику Григорию Гавриловичу Пушкину, Григорию Андреевичу Алябьеву и дьяку Первому Неронову 10 октября (20-го — по новому стилю, принятому в Речи Посполитой) 1637 года [443] . В ней содержится упоминание о первом съезде о межевании в 1634 году дворянина и курмышского наместника князя Романа Петровича Пожарского с подстолием Мстиславского воеводства Хриштофом Тихоновичем Тихоновецким. Согласно Поляновскому мирному договору, они должны были размежевать земли «меж царского величества города Брянского уезду» и «меж королевского величества города Рославля и иных городов». Однако тогда межевые судьи «за некоторыми мерами разъезжались, межевого дела не делав нисколько». Известно, что дальше последовала посылка в Речь Посполитую Юрия Телепнева с жалобою на межевых судей, не желавших очищать русские земли от поселившихся там людей. Кроме того, опять возникли обидные дела по поводу умалений царского титула, для чего в феврале 1637 года с дипломатической миссией в Речь Посполитую ездил князь Семен Иванович Шаховской [444] .

443

Главный архив древних актов в Варшаве. Архив Радзивиллов. Отдел 1. № 8190.

444

Соловьев С. М.История России… С. 177–179.

В 1636/37 году съезды межевых судей возобновились. Русскую сторону представляли Григорий Гаврилович Пушкин и Григорий Андреевич Алябьев, а польскую комиссию возглавляли Хриштоф Тихоновецкий и Я. Каменский. Поначалу «для того, что застало зимнее время, межевать было не мочно». Поэтому межевые судьи договорились съехаться в более удобное время 20 июня 1637 года «меж царского величества города Брянского уезду Вороницкой волости села Кошкина и меж королевского величества города Рословского уезду слободы Горловы на речке на Воронице и меж тех городов земли розмежевать на обе стороны вправду по сыску старожильцев». За несколько месяцев отношения между Московским государством и Речью Посполитой заметно потеплели, а в разгар межевых дел на границе, в июле 1637 года, в Москву приехали польские посланники с дружественным поручением известить царя Михаила Федоровича о намерении короля Владислава IV вступить в брак с Цецилиею Ренатою. В итоге к 10 октября (20-го — по новому стилю) 1637 года с помощью старожильцев граница была установлена между Брянском и Комарицкой волостью, с одной стороны, и Рославлем, Кричевом, Стародубом, Почепом и Трубчевском — с другой. «На обе стороны» были расписаны «земли и реки и озера и всякие угодья». Межевание было подкреплено разметкой рубежа специальными межевыми гранями «на знатных деревьях», а также другими «признаками». Одним из способов обозначения

границы стало закапывание разных предметов в определенных заметных местах. Например, где-то в верховьях малоприметной речки Лошенки, на границе Смоленской, Брянской и Рославской земель, до сих пор могут находиться курганы, внутри которых межевые судьи в 1637 году насыпали уголье и железную руду, а также положили большой камень и сковороду. После того как граница была установлена, местным жителям указывалось: «…через рубеж не осваивать и не вступатись, не допускать никаких насильств в отношении друг друга и следить за тем, чтобы никто не владел угодьями „через рубеж“».

Это была лишь одна из станций на трудной дороге к установлению границ, устраивавших Московское государство и Речь Посполитую. Продолжался спор о литовских городах, селах и слободах, поставленных в Путивльской земле. Никак не удавалось достичь окончательного согласия в употреблении титулов. Стали проявляться злоупотребления отдельными статьями Поляновского договора со стороны литовских купцов, приезжавших в Москву в свите гонцов Речи Посполитой для тайной торговли вином и табаком. У польского короля Владислава IV был свой счет к царю Михаилу Федоровичу, связанный с тем, что запорожские казаки, воевавшие с королем, уходили и селились на Русской земле, где в украинных городах и на границе Дикого поля шло активное строительство оборонительной черты. В мирных условиях весь этот комплекс вопросов потребовал бы созыва земского собора, однако с осени 1637 года, после похода крымского царевича Сафат-Гирея, наступили чрезвычайные времена. Почти все главные члены Боярской думы были отправлены из Москвы на полковую службу. Поэтому царь Михаил Федорович поручил боярину князю Ивану Борисовичу Черкасскому прежде всего собрать письменные «мнения» бояр о всех проблемах русско-польских отношений, разослав им 16 июня 1638 года докладную выписку из статейного списка послов «в Литву» окольничего Степана Матвеевича Проестева и дьяка Гаврилы Леонтьева и ответного письма панов-рады [445] . В ответ, как и на соборах, царь Михаил Федорович получил больше верноподданнических заверений, чем советов. Интересно, что бояре, не привыкшие к новому для них способу выражения своих мнений, почти все отговаривались, подобно Ивану Петровичу Шереметеву: «Как государю угодно, так и сделает, теперь о таком великом государственном деле, не при государских очах будучи, и без своей братьи мыслить больше того не уметь, а за государскую честь должно нам всем умереть». Но некоторые бояре высказывали свои предложения, например известный своими заслугами князь Дмитрий Михайлович Пожарский, хотя и его смущала необходимость выступать от своего имени. «Мне, князь Иван Борисович, — обращался он к боярину князю И. Б. Черкасскому, — одному как свою мысль отписать? Прежде всего нужно оберегать государское именованье; о гонцах и купцах написано в утвержденных грамотах, а про межеванье и про писцов его государская воля, как ему, государю, годно и как вы, бояре, приговорите; а хорошо, если б межевое дело Бог привел к концу, чтоб ему государю было годно и бескручинно и всем бы православным христианам быть в покое и тишине» [446] .

445

См. ее текст: ДР. Т. 2. Прил. Стб. 877–932.

446

Цит. по: Соловьев С. М.История России… С. 183–184.

После этих советов царь Михаил Федорович отправил в Речь Посполитую гонца с новым предложением о том, как решить пограничный спор. Речь шла о том, чтобы измерить и поделить пополам спорные земли. Однако польская сторона на это опять не согласилась. Простые решения только кажутся самыми очевидными, а на самом деле редко достигают своей цели. Прорыв произошел позднее, когда в Речь Посполитую приехали «великие послы» боярин и суздальский наместник князь Алексей Михайлович Львов-Ярославский, думный дворянин и алатырский наместник Григорий Гаврилович Пушкин и дьяк Михаил Волошенинов. 18 сентября 1644 года им наконец-то удалось составить договорную запись (ее подлинник также сохранился в Польше), решавшую проблемы, остававшиеся камнем преткновения в отношениях двух государств даже десять лет спустя после заключения между ними мирного договора [447] .

447

Главный архив древних актов в Варшаве. Архив Радзивиллов. Отдел 1. № 8209. См. также: РГАДА. Ф. 79. Сношения России с Польшей. Оп. 2. Д. 43, 50, 52, 55; Оп. 3. Д. 68–70.

Во-первых, московские послы договорились «о их обоих великих государей о чести и о титлах, как им обоим великим государем меж себя свои государские именованья и титлы с обе стороны описывати и всего Московского государства людем, так же и всей Речи Посполитой коруны полские и великого княжества литовского писати и держати во веки». Во-вторых, предметом договора было «размежеванье земель». Оба эти вопроса не решались один без другого. Польская сторона понимала, что таким образом она может добиться для себя хоть каких-то уступок.

Посольство князя Алексея Михайловича Львова дало согласие на то, чтобы писать в титуле короля Речи Посполитой «наияснейший», несмотря на то, что этой части королевского именования не было в Поляновском мирном договоре и других документах. Обе стороны согласились на изменения в титулатуре и употребление краткого именования титулов в порубежных отсылках без подробного перечисления подвластных земель и городов, «чтоб вперед меж обоими великими государи нашими братцкая дружба и любовь множилась, а меж бы их великих государств покой и тишина была». По второму пункту о межевании послы согласились отставить уже достигнутые договоренности и провести новую границу «меж царского величества Брянского уезда Комаритцкия волости и города Путивля, и меж королевского величества коруны полские городов Новагородка Северского, Чернигова и Черкас».