Михаил Федорович
Шрифт:
— Знаю его, боярин, — отозвался стрелец.
— Бражничал, собака!
— Бывало!
— Ну, так бы и говорил сразу! Так бери этого Федьку и волоки сюда, а добро его стереги, оставь для того хоть Ноздрю. Потом дьяка пошлем в царскую казну взять. Иди-ка!
Стрелец поклонился и вышел.
— Вот и сделали. На допрос-то придешь? Звать, что ли?
— Беспременно. О том просить хотел.
— Ну, быть по-твоему! А еще о чем дело?
Боярин выпил еще стопку и налег на курник.
— А еще о немчине Штрассе, — сказал князь.
Боярин
— С нами крестная сила! Что тебе до него?
— Пытал ты его?
— Нет, так, плетью бил только. Такой щуплый. Сбирался я на дыбу его вздеть, да другие дела тут объявились, так пока в яме держу!
— Ну, и молю тебя, боярин, не трожь его дня два еще. Я о нем царю челом бить хочу, потому он — за моего сына заступник, а в вине не причинен, — и князь рассказал про дело немчина.
Боярин от вина посоловел и подобрел.
— Ну, ну, пока что не трону его. Тут государево дело, так и не до него теперь.
— Ну, спасибо, боярин, на ласке. Теперь за мной черед.
— Что ты! Да Бог с тобою! Давай поцелуемся лучше! — и боярин обнял князя, а потом, пошатываясь, пошел проводить его.
— Что за дело? — спросил князь дорогою, услышав пронзительный вопль из сарая.
— Государево! — сказал Колтовский. — Слышь, псарь Миколка Харламов след вынул и ворожейке Матрешке Курносовой наговора ради отнес, а то видел псарь Андрей Перезвон да Кривошлык, про то сказали! Теперь правды ищу. Хе-хе-хе! Длинниками всю подлинную узнаю, колышки под ногти пущу, всю подноготную выведу. Хе-хе!
— Брр! — вздрогнул князь.
— Приобыкнуть надо, — хлопая по плечу, сказал боярин, — ну, здрав буди!
— Как Федьку приведут, пошли за мной на Шереметев двор!
— Беспременно! — и боярин, пошатываясь, пошел в застенок, а князь вышел и сел на коня.
Живая голова, увидев свежего человека, вскрикнула голосом смерти и ужаса. Конь шарахнулся, насторожив уши.
Князь сжал его коленками и поскакал к патриаршему дому. Он решил хлопотать сперва у патриарха.
Въехав на Кремлевскую площадь, он сошел с коня и взял его в повод. Проходя мимо царских палат, он обнажил голову.
Вскоре князь по докладу был введен в покои патриарха Филарета и, к его искренней радости, его ходатайство за бедного немца увенчалось быстрым успехом. Патриарх ласково встретил Теряева, порадовался за него, узнав, что его сын, Михаил, найден, и на его просьбу сказал:
— Для народа это делают, а ныне Салтыковы тешатся. Что до меня, то я и часа бы немчина не держал. Проси царя, я ему от себя тоже скажу! А сам от Москвы не отлучайся. Занадобишься вскоростях!
Царь Михаил устало выслушал князя и сразу согласился отпустить немца Штрассе. Он даже не расслышал хорошо просьбы князя, погруженный в сладостные и тревожные мысли о зазнобе своего сердца, Анастасии Ивановне Хлоповой.
С отпускной грамотой Теряев проехал к Нащокину.
— Сейчас и отпущу его, — сказал боярин, — только не след ему в Москве оставаться. От народа
— А что Федька?
Боярин развел руками.
— Убежал! Как огорело его гнездо скоморошье, так он и улетел куда-то. Никто даже следа не знает.
Князь злобно стиснул кулаки и сверкнул глазами.
— Попадется еще! А сейчас просьба у меня к тебе, боярин, одна великая. Коли попадет скоморох проклятый к тебе, попытай насчет сына моего. Может, и добредем до правды.
— Это можно, князь! Всякого лишним делом подвешу. Всех бы перевешал! — злобно произнес князь.
Не из таких он был натур, чтобы прощать обиды, мысль, что его страданья остались не отмщенными, отравляла ему радость.
— Все сделал, теперь и домой ненадолго, — сказал он, обратившись к Шереметевым.
— Ну, вот и радость! Только оборачивайся живее. Слышь, патриарх никого иного, кроме тебя, не хочет в Нижний посылать.
— Зачем?
— К Хлоповым! По невесту, может!
Князь невольно улыбнулся, чувствуя великое в том для себя отличие.
— Ладно. В день обернусь, — ответил он, — а пока так задумал: возьму к себе я этого немчина, воина-то, и того другого; там во дворе у меня липший сруб найдется, я немчину-то ужо накажу за сыном смотреть.
— А что же, по-хорошему надумал! — согласился боярин.
Князь хлопнул в ладоши и приказал отроку позвать Антона.
Когда Антон явился, он приказал ему:
— Скачи в слободу и накажи нашему немчину, чтобы он беспременно со мною нынче на вотчину ехал, а про того немчина скажи, что он вызволен, и ему тоже прочь из Москвы ехать надо, так, дескать, я его тоже к себе на вотчину зову. Слышь, — обратился он к Шереметеву, — мой-то Михалка полюбил их очень! Так не забудь, скажи толково! — прибавил князь Антону.
Верный стремянный поклонился и вышел.
Эхе сидел возле грустно молчавшей Каролины и только тяжко вздыхал.
— О, будь я при вас, я отбил бы вашего братца! — сказал он, вздохнув глубоко.
Каролина покачала головой.
— Нет, их много было. Если бы мы не спрятались, они и нас взяли бы! С ними нельзя драться.
— А все оттого, что окон не закрыли, — вмешался с азартом булочник, — сколько раз я говорил вашему брату, а он все со смехом. Молодой человек!
— Эдди, Эдди! — раздирающим голосом воскликнула Каролина, — что со мною будет, как тебя замучают эти звери!
— Тсс! — испуганно зашипел булочник.
— Не плачьте, Каролина, — робко произнес Эхе, — я не буду оставлять вас, если вы не прогоните меня. Я буду работать, увезу вас в Стокгольм! Согласитесь!
Каролина взглянула на мужественное лицо воина и невольно улыбнулась его преданности. Эхе радостно закивал головою.
— Я жизнь отдам за вас!
Каролина протянула ему руку и благодарно пожала ее.
В этот миг вдруг открылась дверь, и на пороге ее показался измученный человек в грязном, изорванном платье, с бледным лицом и растрепанными волосами.