Михаил Горбачёв. Жизнь до Кремля.
Шрифт:
2 декабря 1984 года в результате «острой сердечной недостаточности» скончался член Политбюро ЦК СЕПГ, министр национальной обороны ГДР, генерал армии Гофман.
15 декабря на 59-м году жизни в результате «сердечной недостаточности» скоропостижно скончался член ЦК ВСРП, министр обороны ВНР, генерал армии Олах.
16 декабря на 66-м году жизни в результате «сердечной недостаточности» скоропостижно скончался министр национальной обороны ЧССР, член ЦК КПЧ, генерал армии Дзур.
20 декабря скончался член Политбюро ЦК КПСС, министр обороны СССР, Маршал Советского Союза Устинов.
Что
Ну уж если и академик А.Н. Яковлев заинтригован подозрительным «декабрьским мором» руководителей военных ведомств стран Варшавского Договора, то что тогда говорить о нас? Пока и я не знаю ответа. Но, кажется, приближаюсь к разгадке, о которой поведаю в следующей книге, посвящённой жизни Михаила Сергеевича в Кремле.
Звёздный час
Р.М. Горбачёва:
— 10 марта 1985 года вечером не стало Константина Устиновича Черненко. О его самочувствии и болезни официально ничего не сообщалось. 2 марта были опубликованы итоги выборов в Верховные Советы союзных и автономных республик. Из них явствовало, что в выборах приняли участие 99,98% избирателей, а свыше 99% проголосовали за выдвинутых кандидатов в депутаты.
Депутатом Верховного Совета РСФСР был избран и К.У. Черненко. Пресса сообщила о вручении ему представителями окружной избирательной комиссии удостоверения об избрании депутатом. Было опубликовано его обращение к избирателям, к советским людям. И ни слова о том, что Константин Устинович находится в больнице и пребывает в тяжёлом состоянии.
Странно, но ведь человеком номер два в партии и в стране был супруг Раисы Максимовны. От кого же ещё зависела публикация достоверной информации? Кого обвиняла в сокрытии правды жена Михаила Сергеевича?
В. Прибытков:
— Десятое марта… Почти полночь. Зал приёмной. Несмотря на поздний час, много народу. Одного взгляда достаточно: собрались те самые люди, которые в последние два-три года, по горькой иронии судьбы, набили руки на посмертно-торжественных ритуалах. Все хорошо мне знакомы. Других здесь и не могло быть. Дежурный провожает меня в зал. В центре — длинный стол с двумя рядами стульев. В его торце — стол Генсека. Теперь опустевший… Маленькие столики вдоль стен — для помощников, заведующих отделов, министров, приглашаемых на заседания гостей.
За столом сидят двое, в одинаково строгих, официальных костюмах. На лицах дежурная скорбь. Один из них — Горбачёв — секретарь ЦК КПСС, член Политбюро с небольшим стажем, отвечавший за сельское хозяйство, но в последнее время самолично решивший, что идеологическое направление работы ему ближе, второй — Егор Лигачёв — тоже секретарь ЦК КПСС, самый молодой член Политбюро, только в 83-м году прибывший из дальнего сибирского Томска. Оба — ярые противники суетившегося в последние дни, старавшегося заслужить благосклонность Генерального секретаря Виктора Гришина. За ним когорта его сподвижников…
— Садитесь, — пригласил меня к столу и указал место напротив Михаил Сергеевич. Я безоговорочно подчинился. — Произошло страшное… — продолжил
Как ни ожидал я этого сообщения, как ни догадывался о том, что могу услышать в столь поздний час в этом кабинете, а от сказанных в полный голос слов всё равно растерялся. Не знаю почему, но мне отчего-то захотелось сказать какие-то добрые слова о покойном, поведать о каких-то важных мелочах… Горбачёв слушал внимательно, время от времени вежливо кивая. Лигачёва же мои слова явно раздражали, и он всем своим видом выказывал нетерпение. Наконец, он дал мне понять, чтобы я заканчивал воспоминания и шёл выполнять данное только что — «весьма ответственное» — поручение…
А поручение, данное мне в этот поздний час, было самым что ни на есть обычным — составить текст завтрашнего траурного обращения партии к советскому народу. Утром текст утвердят на Политбюро, а затем оно одновременно появится во всех газетах, многократно будет прочитано по радио и телевидению.
Через несколько дней с гранитной трибуны Мавзолея, над всей Красной площадью, голосом Горбачёва торжественно прозвучат привычно официальные слова: «Ушёл из жизни верный ленинец, выдающийся деятель Коммунистической партии и Советского государства, международного коммунистического и рабочего движения, человек чуткой души и большого организаторского таланта…»
Жена Черненко Анна Дмитриевна после похорон пригласила нас с супругой, как людей близких её мужу, на одну из правительственных дач — в Ново-Огарёво. Здесь в разное время были гражданские панихиды по матери Брежнева, по нему самому, по Юрию Андропову. Теперь по Черненко… Тут она рассказала о последнем свидании с мужем в кремлёвской больнице.
Её вызвали к нему незадолго до смерти. Когда вошла, была поражена обилием врачей и самой сложной аппаратуры. Всё тело умирающего было оплетено проводами и датчиками. Какие-то пришлепочки из пластыря, от которых тянулись хитроумные шланги, были прикреплены на лбу, носу, губах… Создавалось впечатление, что шёл сложный научно-исследовательский процесс.
Ей позволили заговорить с ним.
— Ну что, Костя, худо тебе?..
— Да-а-а… — едва слышно прошелестели его губы.
— Держись, Костя, крепись! Ты сильный, ты выдержишь! — пыталась успокоить и поддержать его Анна Дмитриевна.
— Да-а-а… — в последний раз дрогнули губы Черненко.
Её вывели в коридор. Начинался очередной врачебный консилиум. Но продолжался он недолго. Вскоре вышла Зоя Васильевна — лечащий врач.
— Анна Дмитриевна, — сказала она, борясь со слезами, — Константин Устинович нас покинул…
Обычно на поминки такого рода прибывает всё Политбюро в полном составе. В этот раз не пришёл никто. Все боялись хоть на секунду упустить вожжи власти. Даже ещё не вожжи, а дорогу к ним. Претендентов, как оказалось, было много. Из видных партийных людей пришёл единственный — Владимир Иванович Долгих, секретарь ЦК КПСС и лишь кандидат в члены Политбюро. Пришёл он не только по поручению, данному Горбачёвым, но и по своей собственной воле. С Черненко они были земляками. И дружили…
Р.М. Горбачёва: