Михаил Орлов
Шрифт:
Хотя, бывало, офицеры действовали и с «открытым забралом» — причём задирая самого государя императора, авторитет которого в гвардии резко снизился после Аустерлица и Тильзита. Говоря откровенно, царь тогда очень боялся повторить судьбу своего злосчастного отца…
У Александра Павловича была привычка: в строго определённый час он выходил на прогулку по определённому маршруту, наречённому в Петербурге «царским кругом»: по набережной Невы до Летнего сада, по саду вдоль Фонтанки и по Невскому проспекту, представлявшему тогда собою бульвар, обсаженный берёзками. В это время, как бы случайно, на центральном проспекте города оказывался весь beau monde [72] , всё столичное общество — от царедворцев до представителей наиболее состоятельного купечества. Все
72
Высший свет (фр.).
Кавалергардские офицеры обыкновенно выходили на Невский проспект шеренгой, почти что во всю его ширину, и никому не уступали дороги. Вели они себя довольно развязно, громко смеялись, разговаривали, не понижая голоса и выбирая для своего злословия весьма почтенных людей… Александр Павлович замечал эту бесцеремонную компанию издалека, и настроение его портилось. Когда кавалергардам оставалось до встречи с государем несколько шагов, они резко меняли свой стиль поведения, умолкали, подтягивались и, замерев во фрунт, вскидывали левые руки к полям форменных шляп [73] . Император, делая вид, что не замечает офицеров, спешно проходил мимо…
73
Если офицер был облачён в мундир при каске, то отдание воинского приветствия осуществлялось правой рукой, при шляпе — левой.
В конце концов Александр не выдержал «…и поручил Уварову передать Де-Прерадовичу, что тот составил ему корпус не офицеров, а вольнодумцев. Замечание Государя огорчило Николая Ивановича. Собрав всех офицеров, он сообщил им слова Государя и объявил, что, несмотря на всю любовь и уважение к полку, вынужден подать в отставку. Офицеры, за исключением троих, просили его не покидать их и взять обратно прошение об отставке. Де-Прерадович, тронутый их просьбой, ответил, что не может лично от себя просить о возвращении прошения. Тогда офицеры послали к Уварову депутацию с просьбой не давать хода прошению их любимого начальника, и прошение было возвращено»{101}.
…Вообще, сие время было прославлено кавалергардскими «шалостями» — то офицеры перевешивали вывески магазинов на городских улицах; то, подъехав на лодках к Каменноостровскому дворцу, исполняли на музыкальных инструментах серенаду для императрицы Елизаветы Алексеевны, после чего уходили от полицейского катера; а то, выйдя на фарватер Невы на черном катере, везущем гроб, вдруг сбрасывали с себя траурные одежды, доставали из гроба шампанское и, к восторгу глазеющей публики, устраивали кутёж…
Есть у нас и другие, пусть и отрывочные, свидетельства о жизни Михаила Орлова в тот период. Вот что писал в своих «Записках» генерал-лейтенант и, в прошлом, декабрист Александр Муравьёв [74] , бывший в те самые времена подпоручиком Свиты по квартирмейстерской части:
«Очень коротко познакомился я с живущим от меня недалеко в кавалергардских казармах поручиком того же полка Михаилом Фёдоровичем Орловым, человеком весьма ловким и достойнейшим, великолепной наружности и большого образования, начитанности и красноречия. Он был воспитанник известного Abbe Nicole. Часто ходил я к нему беседовать и фехтовать, и мы на эспадронах бились до синих пятен. Орлов был силы необыкновенной, не только физической, но и умственной. Мы часто встречались с ним в разных случаях нашей жизни, и он всегда оправдывал в глазах моих то высокое мнение, которое я о нём себе составил» {102} .
74
Александр
А в общем, энергия била через край, отношения с Францией, недавним другом и союзником, разлаживались, все ждали войну — и в шалостях, проказах и поединках был хоть какой-то выход.
В двух словах международную обстановку можно описать так:
«Эрфуртское свидание 1808 года явилось апогеем дружбы двух Императоров. Вскоре после него эта дружба стала идти на убыль, и с 1810 года от ношения между Александром и Наполеоном совершенно испортились.
Примкнув к “континентальной системе”, Император Александр наложил на Россию совершенно непосильные для неё и невыполнимые обязательства. Рубль обесценился на три четверти, и экономическую жизнь страны разбил бы полный паралич, если бы торговля с Англией, вопреки всем договорам с Наполеоном, не поддерживалась бы, правда, в минимальных размерах. А это обстоятельство давало Императору Французов повод жаловаться на неискренность и фальшь своего эрфуртского союзника»{103}.
К этому ещё можно добавить известное властолюбие императора Наполеона и его стремление к мировому господству.
Впрочем, не нужно считать, что Александр I изначально принял на себя роль жертвы, с фатальной неизбежностью ожидавшей наполеоновского нападения.
«Первоначальные планы войны Императора Александра были наступательные: Государь сначала предполагал двинуть в пределы герцогства Варшавского 200-тысячную армию и, провозгласив восстановление Польши, объявить себя королём Польским. При этом Государь отдавал Польше русские губернии по Двине, Березине и Днепру.
Для приобретения согласия Австрии на уступку Галиции восстановленной Польше Император Александр предлагал Австрии Молдавию (до р. Серет), Валахию и Сербию. Австрия отказалась.
Государь вступил в переписку с Чарторыйским; результатом этих переговоров было убеждение, что на поляков нельзя рассчитывать, что они предаются мечтаниям о восстановлении Польши Наполеоном, а потому при столкновении с последним встанут на его сторону. Затем Государь предложил союз Фридриху-Вильгельму, но последний упал духом до последней крайности и предпочитал обратиться в вассала Наполеона, чем рисковать чем-либо.
Наступательные планы были оставлены; решено было готовиться к войне, но выжидать события. Опыт наших войн с Наполеоном и характер действий Наполеона (выхватывание почина действий, быстрота маршей и стремление решительным боем окончить кампанию) приводили всех русских главнокомандующих (Кутузова, Каменского и Беннигсена) к одному и тому же выводу, выводу, как бы основанному на афоризме самого же Наполеона: “На войне не делать того, чего желает противник, по той единственной причине, что он того желает”»{104}.
Забавно, но некоторые современные историки подают эту информацию как собственное сенсационное открытие и чуть ли не разоблачение «агрессивной сущности» политики императора Александра I. Но, как видим, всё это, во-первых, давно известно; а во-вторых, раз война была неизбежной — то к ней и готовились, рассматривая все возможные варианты её хода и развития.
Разумеется, подготовка осуществлялась не только на уровне планов.
«Император Александр I предпринимает целый ряд мер, обеспечивавших Россию от внезапного и безнаказанного вторжения неприятеля в русские пределы. Поэтому 1810-й и 1811-й года являются временем лихорадочной деятельности в сфере увеличения и преобразования Русских вооружённых сил. Реформы следуют за реформами: армейская пехота усилена 23 полками, причём совершенно вновь сформирована 27-я пехотная дивизия; 52 гарнизонных батальона преобразованы в 13 линейных полков; полевая артиллерия усилена значительным числом новых рот; к гвардейской кавалерии добавлена вновь сформированная лейб-гвардии Черноморская сотня и, наконец, гвардейская пехота усилена переформированием лейб-гвардии Финляндского батальона в трёхбатальонный полк и сформированием нового гвардейского полка, получившего права и преимущества старой гвардии и наименованного лейб-гвардии Литовским.