Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг.
Шрифт:
И только поздней осенью и зимой крайком спохватился, вспомнил о Вешенском районе, увидел, что план хлебопоставок не выполняется. Послали на хлебозаготовку опять-таки Овчинникова и Шарапова, а с ними большую группу коммунистов из Ростова.
Овчинников рьяно взялся за выполнение плана хлебопоставок. Ведь он еще в первый свой приезд определял урожайность, он фактически установил такой план хлебозаготовок. А теперь принялся доказывать реальность такого плана. Тут и начались перегибы, о которых Шолохов писал мне в письме, датированном 13.11.1933 г.
Гонцы из Вешенской после короткого пребывания в Кавказской вернулись в Вешенскую. Я послал Шолохову ободряющий ответ…
На лето 1933
Добраться из Теберды в Ростов за такой срок было делом мудреным. С трудом я достал машину и двинулся до Баталпашинска. Там вызвал дрезину из Невинномысской. На ней я и добрался до Невинномысской и едва успел к скорому московскому поезду. В Кавказской передал ружье сестре жены – Марии Федоровне (жена была в санатории), а сам поехал дальше, в Ростов.
В крайкоме мне сказали, что меня отзывают из Кавказской и направляют на прежнюю работу в Вешенскую, что внизу, около подъезда, стоит машина, на которой я должен немедленно ехать в Вешенскую по новому назначению, и что повезет меня туда секретарь крайкома партии Путнин.
Заехав на квартиру Путнина, мы взяли харчей и поехали в Вешенскую. В станицу прибыли в полдень следующего дня. К тому времени там уже собрался пленум райкома и актив районной парторганизации. Многие, если не большинство, были освобождены из тюрем и восстановлены в партии. Пленум с активом заседал недолго. Заслушав сообщение секретаря крайкома, он принял решение о кооптации меня в состав райкома и избрании секретарем районного комитета партии.
Шолохова на активе не было, так как он числился еще кандидатом. Дело о приеме писателя в члены ВКП(б) с осени 1932 года лежало в райкоме без движения.
В числе первых на бюро райкома был рассмотрен и вопрос о приеме Шолохова в члены партии. На следующий день я вручил ему партийный билет. Михаил Шолохов летом 1933 года стал членом партии со стажем с ноября 1932 года, со дня приема его партийной ячейкой…
Перед пленумом райкома бывший секретарь райкома Кузнецов бежал из района – почуяла кошка, чье мясо съела. На пленуме его не было. Предрика также выехал из района.
В скором времени председателем райисполкома в Вешенскую был направлен переведенный из Верхнедонского района Тихон Андреевич Логачев, с которым мы проработали в Вешках десять лет.
Пока я работал в Кавказской и отдыхал в Теберде, события в Вешках развивались в следующем порядке. Получив второе письмо Шолохова, Сталин прислал телеграмму:
«23.5.33 г. 7 ч. 57 м. из Москвы номер 101-59. Передано 23.5 в 0-40 м. Правительственная. Станица Вешенская Вешенского района Северо-Кавказского края. Михаилу Шолохову. Ваше второе письмо только что получил. Кроме отпущенных недавно сорока тысяч пудов ржи отпускаем дополнительно для вешенцев восемьдесят тысяч пудов – всего сто двадцать тысяч пудов. Верхне-Донскому району отпускаем сорок тысяч пудов. Надо было прислать ответ не письмом, а телеграммой. Получилась потеря времени.
Кроме телеграммы и хлеба, Сталин послал правительственную комиссию во главе с М.Ф. Шкирятовым. Приехав в район, Михаил Федорович выпустил из дома заключения всех арестованных и осужденных, распорядился об освобождении
Шкирятов потребовал восстановить исключенных из колхозов, вернуть выгнанным колхозникам их законные права. Комиссия дала указание пересмотреть все дела исключенных из партии коммунистов и восстановить в партии невиновных, а невиновными были все исключенные в период с ноября 1932 и по апрель 1933 года.
Комиссия М.Ф. Шкирятова выдвинула требование возвратить колхозникам незаконно конфискованные дома, скот, домашние вещи – это верхняя одежда, пальто, шубы, обувь, платки, шали, мебель и прочее. Для выполнения этого указания была создана правительственная комиссия вначале под моим председательством, а затем под председательством предрика Т.А. Логачева. Комиссия работала долго. Нужно было рассмотреть более четырех тысяч дел.
Самое деятельное участие в этой сложной работе принимал М.А. Шолохов. К нему десятками и сотнями поступали заявления, жалобы и просьбы. Он их пачками приносил в райком и райисполком. Скот, коров, овец, свиней, птицу приходилось брать с ферм колхозов, а одежду, какая не находилась, пришлось оплачивать деньгами.
Комиссия возвратила несколько тысяч голов скота, выдала несколько миллионов рублей за вещи, которые были изъяты и не оказались в наличии.
Но не были по заслугам наказаны основные виновники этих перегибов – Овчинников, Шарапов, Кузнецов – и их вышестоящие вдохновители. Они остались на местах и продолжали тормозить развитие колхозов района. Руководители края остались недовольны тем, что по инициативе Шолохова в дела Вешенского района вмешался ЦК партии, что ЦКК на уровне своего представителя М.Ф. Шкирятова навела у нас порядок. Помимо воли крайкома и крайисполкома Центральный Комитет снял руководство района, помимо их желания отозвал меня из Кавказской и направил в Вешенскую. На мне руководители края срывали зло, всячески третировали меня. Посылали работников под видом укрепления района, на самом же деле давали задание всячески компрометировать меня. Такую же ориентацию получили и начальники политотделов, работники аппарата НКВД. Недостойную позицию они занимали и по отношению к Шолохову, невзлюбив писателя за его телеграмму в «Правду» и за письма в ЦК партии, за его открытые выступления против крайкома. Но Шолохов был орешек не по их зубам, а мне влетело – и в хвост, и в гриву…
Для исправления положения дел в районе сделано было много, но оставалось такое, что в памяти сглаживается медленно. Это люди, погибшие от голода, погибшие в пути, когда арестованных гнали пешком из Вешенской в Миллерово за 165 километров. Осужденные, выселенные из домов, исключенные из колхозов с изъятием имущества, их родственники, знакомые – у всех остался осадок от столь чудовищных перегибов и явно вредительских действий высоких представителей власти. Секретарь райкома партии Кузнецов остался ненаказанным. Если Кузнецов, Яковлев, Скрыпов и другие не были врагами, то они были шкурники, трусы, боялись, что их прогонят, и своей трусостью, угодничеством сделали черное дело. На заживление этих ран потребовалось много времени. И без того подогретые антисоветской агитацией кулаков и их пособников подкулачников, колеблющиеся колхозники считали, что Советская власть мстит им за участие в восстании 1919 года и подавлении революционного движения рабочих в царское время. На самом же деле это не была политика партии. Это были перегибы. Отъявленные мерзавцы своими злодеяниями дискредитировали новую жизнь. В 1933–1934 годах колхозники плохо работали, не проявляли активности, были подавлены столь чудовищным произволом и дикостью6.