Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг.
Шрифт:
Наш приезд в станицу Вешенскую совпал с болезнью писателя. Где-то на рыбной ловле или на охоте Шолохов подхватил малярию, слег. Одно время болезнь приняла довольно острые формы. И вот надо было видеть, как заволновались Вешки. К дому Шолохова вереницей ходили старики, казаки, казачки. Осторожно стукнув в калитку, шепотом спрашивали у матери, у жены писателя:
– Ну как сегодня Миша? Лучше?
Об этом разговаривали на переправе через Дон, в райкоме партии, вечером – в станичном театре. Все ходили с такими лицами, словно у каждого в семье стряслось какое-то
Еще не совсем оправившийся после болезни писатель полулежит на кровати. В руке у него неизменная, не то цыганская, не то турецкая, трубка, с тонкими, резкими инкрустациями, с замысловатым колпачком. Сбоку, на стуле, книжка – «Суворов».
С жадностью Шолохов набрасывается на московские новости. Он вытягивает из собеседника буквально все, без остатка. Почему-то распространено мнение, что Шолохов забился к себе «в медвежий угол» и дальше своих Вешек ничего не хочет видеть. Это далеко не так. На самом деле писатель живо интересуется всем, что происходит в стране, и особенно жизнью столицы – Москвы. Видимо, не простая биологическая любовь к Дону удерживает его в станице Вешенской. Сам Шолохов говорит об этом с ясностью, не оставляющей никаких сомнений.
– Преть на сборищах литераторов, толочь одну и ту же воду, в одной и той же ступе, разбазаривать свое время и заниматься переизданием, когда-то написанных, книг – этим пускай занимаются другие. Пусть этим занимаются те, кто рассматривает литературу как источник славы и дохода.
К этим словам остается лишь добавить, что Шолохов из своего «медвежьего угла» видит то, чего не видят многие наши весьма почтенные литераторы, живущие в Москве и других крупных центрах.
Разговор, естественно, вращается вокруг литературных тем. Только что вышел в свет роман малоизвестного молодого автора об одном крупном герое гражданской войны. Шолохов одобрительно отзывается о художественных достоинствах романа, но в то же время бросает автору упрек в плохом знании темы. По материалам и воспоминаниям очевидцев Шолохов представлял себе образ героя – крупного партизанского вождя – совсем другим, нежели он обрисован в романе. Фантазия увлекла автора чересчур далеко, и он ушел в сторону от исторической правды. Виной всему – плохое знание темы, материала, которым пользовался писатель.
– Это грех многих наших писателей, – говорит Шолохов.
И, чуть погодя, повторяет:
– Очень и очень многих…
Шолохов говорит, что каждый писатель непременно должен знать какую-нибудь среду: будь то казачество, будь интеллигенция, будь то наша молодежь. С большой иронией отзывается о тех наших литераторах-верхоглядах, которые знают обо всем понемногу, а по существу, ничего не знают. Таких писателей, к сожалению, у нас еще очень много.
– Слишком много, – с раздражением говорит Шолохов. – Интеллигенции такой «художник» не знает. О молодежи судит по дочери соседа, которая учится в десятом классе. Такой писатель
Негодуя, говорит о тех «маститых» литераторах, которые пекут явно недозрелые вещи. Недавно один весьма уважаемый писатель издал книгу о гражданской войне. Критики, захлебываясь от восторга, хором кричали: «Какая большая тема поднята автором!» Тема и действительно большая, да в том-то и все дело, что писатель не в состоянии оказался ее «поднять». Спешка плюс незнание материала похоронили хороший замысел автора.
– Писатель не должен спешить, – подчеркивает Шолохов. – Ничего не может быть вреднее и опаснее спешки для литератора.
Сам Шолохов неуклонно следует этому правилу – не спешить. Неторопливость, тесно увязанная с огромным, напряженным трудом над каждой фразой, каждым словом – одна из категорий таланта Шолохова. Секретарь райкома партии Луговой раскрывает «производственные секреты» писателя. Бывает так, что Шолохов десятки дней пишет одну страничку, потом переписывает ее заново, правит бесчисленное количество раз и все-таки в итоге остается неудовлетворенным, принимается за работу сначала. Многие ли из наших литераторов могут похвалиться такой работоспособностью?!
Шолохов работает над четвертой книгой «Тихого Дона». Что можно сказать о дальнейшей судьбе героев романа. О Григории Мелехове? Об Аксинье Астаховой? Попыхивая трубкой, писатель обдумывает ответ. Потом весело улыбается. До полного окончания книги осталось не так уж много, и читатель может подождать. Вряд ли стоит сейчас говорить об этом.
– Существуют ли прообразы ваших литературных героев?
– И да и нет. Много, например, спрашивают о Григории Мелехове. Скорее всего, это образ собирательный.
Шолохов считает, что писателю невозможно списывать копии с людей и затем выводить их в книгах. Невозможно не потому, что живые люди бледнее книжных героев. Совсем наоборот. Но писатель берет от многих людей типические черты и создает типический образ. К Шолохову приходили двадцатипятитысячники. Они говорили: «Вы написали в «Поднятой целине» про Давыдова. Правильно написали. Меня вот тоже кулаки били…»
Значит, Давыдов был показан в характерной для того времени ситуации и был наделен характерными чертами.
Есть много примечательного в том факте, что вешенские жители с наивным упорством ищут и находят себе «родственников» – братьев, сестер, а порой и самих себя среди героев шолоховских книг. Настолько жизненны, настолько правдоподобны образы, созданные крупнейшим писателем-реалистом! Только истинному художнику дано так безраздельно владеть душой и сердцем читателя.
Следующая встреча с Шолоховым состоялась в декабре 1939 года. В эти дни на северо-западе разворачивались финские события. В ответ на провокации белофиннов Красная Армия железным потоком устремилась на Карельский перешеек, сметая на своем пути пресловутые сооружения линии Кирка – Маннергейма.