Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.
Шрифт:
Встреча была после Дня Советской Армии. Поэтому решили, что
председательствовать будет старший по воинскому званию. Им оказался Михаил Александрович – полковник запаса.
– С чем пожаловали, дорогие уральцы, чем могу служить? – спрашивает Михаил Александрович.
Рассказ повел Николай Ржаников. Говорил он просто, по-рабочему, убедительно. «Вот-де, отцы наши более четверти века назад написали книгу «Были горы Высокой». Жизнь с тех пор далеко ушагала вперед. И мы решили продолжить книгу. И нам очень хочется, чтобы предисловие к ней написали вы».
– Дело
– Как же, обязательно! – хором заговорили мы. – Привезли приглашение. Не только устное, но и письменное.
У нас в самом деле было с собой письмо с приглашением от горняков и металлургов комбината.
– Вот с этого и надо было начинать, – сказал Михаил Александрович.
Потом он расспрашивал о книге: похожа ли на первую, вышедшую под редакцией Горького, кто авторы, сколько их?
– Сейчас надо писать по-другому, – сказал Михаил Александрович. – Четверть века назад мы могли еще пушками воевать и побеждать, а сегодня с ними проиграешь сражение, нужны ракеты.
Мы ответили, что в новой книге рассказывают о своей жизни, переменах в ней сами рабочие.
– Писатели у вас есть?
– Да. В Свердловске.
– Помогали?
– Нет. Помогали журналисты.
– Книга рабочих – дело хорошее.
Мы знали, что Михаил Александрович иначе сказать не мог. Ведь еще в 1935 году он сам замышлял создать или принять участие в создании книги, подобной горьковским «Былям горы Высокой». «Недавно я возвратился из хутора Подкущевского, – говорил тогда Шолохов. – Там встретил прекрасных людей. Если сам не напишу о них, то помогу им написать книгу по типу «Были горы Высокой» или «Беломорстрой». (Сочинения. Т. 8. С. 374.)
– Предисловие-то к ней могу написать. Но сейчас – только общими фразами, потому что не бывал на Урале. А это не то, что нужно. Давайте договоримся так: побываю у вас, посмотрю все своими глазами, встречусь с авторами, поговорю, тогда и напишу.
– А когда сможете приехать?
Подумав недолго, Михаил Александрович ответил:
– Летом. Давно уже на Урал собираюсь, нынче летом и приеду.
Михаила Александровича волнуют проблемы нашей литературы.
Он с хозяйской озабоченностью и болью говорил:
– Не люблю я книги с золотыми обрезами, что нетронутыми стоят на полках. Люблю, когда они зачитаны до дыр, в потертых обложках и с залатанными страницами! Это настоящие книги! А то сейчас пошла мода писать книги лишь для самого себя. Раскупит их автор, раздарит родственникам, и стоят они под стеклом, как семейные альбомы.
Говорил Михаил Александрович неторопливо, проникновенно, делая легкие движения пальцами, будто он подбирал ими и ощупывал нужные слова. Хотелось бы записать, застенографировать каждое его слово. Но записывать во время беседы было неудобно, и мы только позже по памяти восстанавливали их, и, конечно, далеко не точно.
– В последнее время около литературного дела, особенно такого, как ваше, когда
– Сегодня я что-то разговорился, – помолчав, сказал Михаил Александрович. – По характеру да и по профессии я люблю больше слушать. Но сегодня я хозяин, ничего не поделаешь, приходится занимать гостей.
Начался общий разговор об Урале, Доне. Узнали мы, что в станице Вешенской жил прототип Григория Мелехова – казак Харлампий Ермаков. Два раза он воевал за белых, два – за красных, был комдивом в конармии Буденного, награжден двумя орденами Боевого Красного Знамени. А в 1925 году по недоразумению расстрелян как «контра». Сын его Михаил, по роману – Мишутка, теперь живет неподалеку от Вешенской. Участвовал в Великой Отечественной войне, ранен, вернулся в звании старшего лейтенанта и с многочисленными боевыми наградами. Сейчас он частенько наведывается в Вешенскую.
Любит Михаил Александрович шутку, острое слово. Разговор то и дело прерывался смехом. Веселье очень хорошо поддерживал и наш Дмитрий Филиппович. В самом начале беседы он заявил:
– Михаил Александрович, легонечко извините, но я сяду рядом с вами: я постарше всех в нашей делегации.
– Основания законные. Садись и давай на «ты», годы у нас, наверно, одинаковые.
– Легонечко извините, но годы у нас разные, вы с девятьсот пятого, а я с девятьсот девятого, так что вы маленечко постарше.
– Четыре года – это не маленечко, – возразил Михаил Александрович. – Был у меня друг. Все командовал мной: «Слушай, я старше». – «Так всего же на три года», – протестовал я. А он мне резонно говорил: «Вот проживешь еще три года, посмотрю, какой ты будешь».
Дмитрий Филиппович сам рассказал про свои московские злоключения: и про эскалатор, и про икру. Михаил Александрович смеялся. Николай Ржаников заметил:
– Дмитрия Филипповича дорогой мы дедом Щукарем прозвали.
– Ишь ты! – восхитился Михаил Александрович. – Мой дед Щукарь выбился в люди, – и показал на Золотую Звезду героя.
А когда узнал про рабочее мастерство Дмитрия Филипповича, что он ковшом может поднять пятак с земли, то встал, подошел к горняку и еще раз крепко поцеловал его.
– Вот какие на нашей земле люди, – растроганно произнес Михаил Александрович.
– За вашим Андреем Соколовым тянемся, – ответил Дмитрий Филиппович.
– А меня за Андрея Соколова критики ругали: по нему за границей судят о русских людях, а он пьет водку.
Мы возмутились: да главное ли это в Соколове! Образ мужественного и стойкого человека помог поднять головы и расправить души тысячам людей на нашей земле. Мы уже знали со слов тезки героя, Анатолия Дмитриевича Соколова, что рассказ «Судьба человека» написан в защиту этих людей.