Михаил Строгов
Шрифт:
«Раз я буду в Томске, — повторял он мысленно, чуть ли не в сотый раз, чтобы хоть как-нибудь умерить свое нетерпение, с которым иногда не в силах был совладать, — раз я буду в Томске, то через несколько минут я могу быть за неприятельской границей; опередив же Феофара и Ивана Огарева на сутки, я приду, разумеется, раньше их в Иркутск!»
Чего главным образом опасался Михаил Строгов и что в действительности так и случилось, так это присутствие Ивана Огарева в татарском лагере. Кроме опасности быть узнанным, Михаил чувствовал почти инстинктивно, что ему следовало опередить этого негодяя. Он понимал, что если войска Ивана
При имени Ивана Огарева ему вспомнилась мать, Надя… Одну задержали в Омске, другую схватили и увезли на барке вниз по Иртышу и, разумеется, взяли в плен, как и Марфу Строгову! Увы, — он ничего не мог сделать для них! Увидит ли он их когда-нибудь? Что мог он ответить на это? И сердце болезненно сжималось в нем.
Вместе с Михаилом Строговым в число пленных, приведенных в неприятельский стан, попали Гарри Блэнт и Альсид Жоливе. Их бывший товарищ по путешествию, захваченный вместе с ними на телеграфной станции, знал, что почтенные корреспонденты, наравне с прочими пленными, сидят взаперти за оградой, но он всячески избегал встречи с ними. Ему было решительно все равно, по крайней мере, в данную минуту, дурно ли, хорошо ли думают о нем эти люди после той сцены, свидетелями которой они были в Ишиме. Он хотел сохранить свою самостоятельность, чтобы в случае надобности действовать самому, и потому держался в стороне.
С той минуты как Гарри Блэнт упал раненный, Альсид Жоливе не переставал заботиться о нем. Во время мучительного перехода из Колывани в татарский лагерь, в продолжение многих часов ходьбы, Гарри Блэнт шел, опираясь на руку своего бывшего соперника, и, только благодаря ему, мог кое-как следовать за обозом. Альсид Жоливе, которого никогда не покидала его практическая философия, всеми способами старался подкрепить больного и физически и морально. Первой заботой его, как только они прибыли в лагерь, было посмотреть рану Гарри Блэнта. Он очень ловко снял с него верхнее платье и сразу увидел, что рана не была опасна — плечо было немного поцарапано картечью, и только.
— Пустяки, — сказал он, — простая царапина! Две-три перевязки, мой милый друг, и она не будет даже заметна!
— Но эти перевязки?.. — спросил Блэнт.
— Я сам вам их сделаю.
— Но разве вы доктор?
— Все французы немножко доктора, — смеясь, отвечал Жоливе и, как бы в подтверждение своих слов, вынул носовой платок, разорвал его, из одного куска нащипал корпии, из другого наделал тампонов, принес воды из колодца и, осторожно обмыв рану, с большим искусством перевязал ее.
— Я вам очень благодарен, Жоливе, — отвечал Гарри, растягиваясь под тенью раскидистой березы, на приготовленном ему французом ложе из сухих листьев.
— Э, что за благодарности! Вы на моем месте поступили бы так же!
— Я этого не знаю… — немного наивно отвечал тот.
— Ну полноте дурачиться! Все англичане великодушны.
— Разумеется, ну, а французы?
— Что французы? Французы просто-напросто добры, даже глупо добры, если хотите! Но что их подкупает, так это то,
Но Гарри Блэнт вовсе не желал молчать.
— Жоливе, — начал он, — как вы думаете, наши последние депеши перешли за русскую границу или нет?
— А почему же нет? — отвечал тот. — Уверяю вас, моя прелестная кузина в настоящую минуту прекрасно знает обо всем, что произошло в Колывани!
— А в скольких экземплярах ваша кузина печатает эти депеши? — спросил он, в первый раз ставя этот вопрос так открыто.
— Знаете что! — смеясь, отвечал Жоливе. — Моя кузина особа очень скромная, она не любит, когда о ней говорят, и если бы она узнала, что из-за нее вы не спите, то была бы в отчаянии.
— Но я не хочу спать, — отвечал англичанин. — Что думает ваша кузина относительно дел в России?
— Что дела эти в данную минуту очень плохи, понятно. Но, конечно, московское правительство могущественно, вторжение бухарцев их не должно очень тревожить. Сибирь от них не уйдет.
— Излишняя самонадеянность погубила многие великие державы! — отвечал Гарри Блэнт.
Он, как и все англичане, был заражен «английской» завистью к русским, когда вопрос касался о правах России в Центральной Азии.
— О, бросим политику! — воскликнул француз. — Она положительно запрещена на медицинском факультете. Ничего не может быть хуже политики для ран на плече, если только она не действует на вас усыпляюще!
— Тогда поговорим о том, что нам делать, Жоливе! Я говорю серьезно, я вовсе не намерен оставаться в вечном плену у татар!
— Я также, черт возьми!..
— Значит, при первой возможности мы бежим?
— Да, если мы не найдем какого-либо другого способа для получения нашей свободы.
— А разве вы знаете другой способ? — пристально глядя на своего собеседника, спросил Гарри Блэнт.
— Конечно! Ведь мы не принадлежим к воюющим народам, мы люди нейтралитета. Нам стоит только объявить, кто мы, и мы свободны.
— Кому объявить? Этому скоту Феофару?
— Нет, он ничего не поймет. Мы скажем его адъютанту Ивану Огареву.
— Но ведь это мерзавец!
— Разумеется, но этот мерзавец — русский. Он знает, что шутить с правами свободных людей не следует. И какой ему интерес нас задерживать? Напротив. Только обращаться с просьбою к этому господину мне не очень-то хочется.
— Но этого господина нет в лагере, я, по крайней мере, его не видел, — заметил Блэнт.
— Он явится. За этим дело не станет. Ему необходимо догнать эмира. Сибирь разделена теперь на две части, и, очевидно, Феофар поджидает только его, чтобы двинуться в Иркутск.
— А что мы станем делать, когда получим свободу?
— Получив свободу, мы станем продолжать наше путешествие, мы пойдем вслед за татарами и будем идти так до тех пор, пока обстоятельства позволят нам перейти в другой лагерь. Бросать наше предприятие не годится. Мы ведь только что начали его. Вам посчастливилось уже получить рану на службе «Ежедневного Телеграфа», тогда как я на службе у моей кузины еще ничего не получил. Ба… — пробормотал Альсид Жоливе, — он, кажется, засыпает! Нескольких часов сна, нескольких компрессов из свежей воды вполне достаточно, чтобы поставить на ноги больного англичанина. Эти люди сотворены из железа!