Михаил Строгов

Верн Жюль

Простой и логичный план, сложившийся у Михаила Строгова, состоял в том, чтобы достичь Колывани прежде, чем доскачут туда узбекские конники, поднимавшиеся левым берегом Оби. Там, пусть за десятикратную цену, он приобретет себе одежду, лошадь и через южную степь вернется на Иркутскую дорогу.

Было три часа утра. Дышавшие покоем окрестности Колывани казались совершенно безлюдными. Сельское население, спасаясь от захватчиков, которым оно не могло противостоять, скорее всего, перебралось на север, в Енисейскую губернию.

Михаил Строгов быстро шагал

к Колывани. когда до него донеслись звуки далеких выстрелов.

Остановившись, он четко различил сотрясавшие воздух глухие раскаты, а выше — суховатые потрескивания, в происхождении которых не мог обмануться.

«Да это же пушка! А это ружейная стрельба! — сообразил он. — Тот двухтысячный русский корпус сошелся, стало быть, с татарской армией! Эх! Да поможет мне небо войти в Колывань раньше них!»

Михаил Строгов не ошибался. Грохот постепенно усилился, позади, левее Колывани, над горизонтом сгустились густые клубы, — не обычные облака дыма, а те беловатые, четко очерченные спиральные завитки, которые образуются при разрывах артиллерийских снарядов.

Узбекские конники на левом берегу Оби остались ждать исхода сражения.

С этой стороны Михаилу Строгову бояться было уже нечего. И он ускорил шаг.

Тем временем грохот нарастал и заметно приближался. Это были уже не глухие раскаты, но четко различимые пушечные залпы. Подхваченный ветром дым подымался в воздух, и теперь стало очевидно, что сражение быстро смещается к югу. Нападение на Колывань явно ожидалось с северного предместья. Но что же русские — защищали они город от татар или пытались отбить его у солдат Феофар-хана? Установить истину было невозможно. И это приводило Строгова в замешательство.

Он находился уже в полуверсте от города, когда меж домами сверкнула длинная струя огня, и колокольня одной из церквей рухнула, потонув в клубах пыли и пламени.

Значит, бой шел в самой Колывани? Эта мысль сразу пришла Строгову в голову. Но в таком случае русские и татары сражались уже на улицах города. Подходящее ли время искать там убежища? Не могут ли его схватить, и удастся ли ему бежать из Колывани, как он бежал из Омска?

Все эти мысли молниеносно пронеслись в его мозгу. Он заколебался и на миг остановился. Не лучше ли, пусть даже пешком, пройти на юг или на восток до какого-нибудь поселка, до Дьячинска или какого другого, и там за любую цену раздобыть себе лошадь?

Это было единственное решение, и тут же, оставив берега Оби, Михаил Строгов решительно повернул от Колывани направо.

Пальба достигла необычайной силы. Вскоре пламя перекинулось в левую часть города. Огонь пожирал целый квартал Колывани.

Михаил Строгов бежал через степь, пытаясь найти укрытие под разбросанными там и сям деревьями, как вдруг справа показался отряд татарской кавалерии.

Бежать и дальше в том же направлении Михаил Строгов уже явно не мог.

Всадники быстро приближались к городу, и ему было бы трудно от них скрыться.

Возле густой купы деревьев он заметил вдруг одиноко стоявший дом, до которого можно было добежать незамеченным.

Добежать, спрятаться, попросить или в крайнем случае найти там чем подкрепить силы, — ведь он изнемогал от голода и усталости, — ничего другого Михаилу Строгову не оставалось.

И он бросился к дому, который находился от него самое большее в полуверсте. Подбегая, он понял, что это — телеграфная станция. Два провода шли от него на запад и восток, а третий тянулся в сторону Колывани.

В сложившейся обстановке станцию могли оставить, такое предположение напрашивалось само собой, — но в любом случае Михаил Строгов мог здесь укрыться и, если потребуется, дождаться ночи, а затем снова двинуться через степь, по которой рыскали татарские разведчики.

Он добежал до двери дома и с силой толкнул ее.

В зале, где отправляют телеграммы, находился лишь один человек.

Это был служащий, человек спокойный, флегматичный и, видимо, безразличный к тому, что творилось снаружи. Верный своим обязанностям, он сидел за своим окошечком и ждал посетителей, нуждающихся в его услугах.

Михаил Строгов подбежал к нему и разбитым от усталости голосом спросил:

— Какие у вас новости?

— Никаких, — с улыбкой ответил служащий.

— Это там русские сражаются с татарами?

— Говорят.

— А кто побеждает?

— Не знаю.

Такое благодушие, даже безразличие в столь жуткой обстановке казались просто невероятными.

— И провод не обрезан?

— Он обрезал между Колыванью и Красноярском, но между Колыванью и русской границей пока действует.

— Для нужд правительства?

— Для правительства, когда тому потребуется, и для гражданских лиц, когда те платят. Десять копеек слово. Когда вам будет угодно, сударь?

Михаил Строгов уже собирался ответить странному служащему, что отправлять ему нечего, что хотелось бы немного хлеба и воды, как дверь дома вдруг распахнулась.

Решив, что станция захвачена татарами, Михаил Строгов приготовился уже выпрыгнуть в окно, когда увидел, что в зале появилось всего два человека, выражением лиц менее всего походивших на татарских солдат.

Один из них держал в руке написанный карандашом текст. Обогнав второго, он ринулся к окошечку, за которым сидел безучастный служащий.

С удивлением, которое легко понять, Михаил Строгов узнал в этих двоих тех людей, о которых забыл и думать и кого никак не рассчитывал когда-либо увидеть вновь.

Это были журналисты Гарри Блаунт и Альсид Жоливэ, уже не спутники, а соперники, враги, — именно теперь, когда пришла пора действовать непосредственно на поле сражения.

Они выехали из Ишима всего через несколько часов после отъезда Михаила Строгова, и если, следуя той же дорогой, смогли раньше него оказаться у Колывани, то лишь потому, что тот три дня потерял на берегах Иртыша.