Михаил Строгов
Шрифт:
— Не терзайся, дружище, — ответил Михаил Строгов, проведя рукой по глазам. — С таким проводником, как ты, я еще кое-что могу. Отдохни несколько часиков. Пусть и Надя отдохнет. Завтра снова рассвет!
Долго искать места для отдыха им не пришлось. Первый же дом, куда они толкнулись, оказался пуст — как и все остальные. Там лишь ворохами валялись листья. За неимением лучшего лошади пришлось довольствоваться этой скудной едой. Запасов провизии в кибитке пока хватало, и каждый взял свою долю. Затем, преклонив колени перед скромным образком Девы Марии, что
На другой день, 26 августа, еще до света, вновь запряженная кибитка спускалась через березовый парк к обрывистому берегу Енисея.
Михаил Строгов был весьма озабочен. Как переправиться через реку, ведь лодки и паром, вероятнее всего, уничтожены — лишь бы приостановить продвижение татар! Енисей он знал, так как не раз уже пересекал его. Знал, что река очень широка, и в том двойном русле, которое она пробила меж островами, бурлят мощные стремнины. При обычных обстоятельствах на паромах, специально оборудованных для пассажиров, повозок и лошадей, переправа через Енисей занимает около трех часов, и правого берега они достигают лишь ценой неимоверных усилий. А как переправиться на другой берег в кибитке при полном отсутствии плавучих средств?
«И все же я переберусь!» — твердил Михаил Строгов.
Уже занималась заря, когда кибитка выехала на берег, как раз там, где кончалась одна из главных парковых аллей. В этом месте берег возвышался на сто футов над уровнем воды. И взгляду открывался широкий обзор.
— Вы видите паром? — спросил Михаил Строгов, лихорадочно водя глазами — явно в силу машинальной привычки, как будто мог что-то увидать.
— Еще только-только светает, брат, — ответила Надя. — Над рекой густой туман, воды за ним не видно.
— Но я слышу ее рев! — настаивал Михаил Строгов.
И в самом деле, из-под нижних слоев тумана слышалось глухое кипенье сталкивающихся потоков и противотоков. Речные воды, уровень которых в это время года очень высок, неслись, судя по шуму, стремительно и бурно. Все трое слушали и ждали, когда же наконец подымется туманная завеса. Над горизонтом быстро поднималось солнце, и его первые лучи вот-вот должны были рассеять предрассветную мглу.
— Ну как? — спросил Михаил Строгов.
— Туман понемногу редеет, братец, — ответила Надя, — и сквозь него уже пробивается свет.
— А уровня воды, сестрица, еще не видно?
— Еще нет.
— Потерпи немного батюшка, — заговорил Николай. — Всю эту мглу сейчас развеет! Слышь, вот и ветром подуло! Теперь-то уж туман рассеется! На том берегу уже и деревья на холмах показались! Все расходится! Разлетается! От добрых солнечных лучей пелена в клубы собирается! Ах, что за красота, бедный ты мой слепец, какое несчастье, что ты не можешь насладиться этим зрелищем!
— А судна какого-нибудь не видно? — спросил Михаил Строгов.
— Нет, не видно, — ответил Николай.
— Осмотри получше берега, дружище, и этот, и противоположный — насколько у тебя глаз
Николай и Надя, держась за крайние березы утеса, склонились над течением реки. Взгляду их предстала неохватная ширь. В этом месте Енисей достигал не менее полутора верст в ширину и образовывал два рукава неравной величины, по которым вода неслась стремительным потоком. Меж рукавов застыли острова — заросшие ольхой, вербой и тополями, они казались зелеными кораблями, вставшими на якорь. За ними, на восточном берегу, громоздились друг над другом высокие холмы, покрытые лесом, верхушки которого уже розовели в свете зари. Выше и ниже, насколько хватало глаз, струился Енисей. Вся эта великолепная панорама представала взгляду в виде обширного круга с периметром в полсотни верст.
Но — ни одной лодки ни на левом, ни на правом берегу, равно как и на островных откосах. Все они были уведены или уничтожены в соответствии с приказом. И конечно, если татары не доставят с юга необходимый для понтонных судов материал, эта водная преграда на какое-то время задержит их поход на Иркутск.
— Я припоминаю, — сказал вдруг Михаил Строгов. — Выше, напротив последних городских домов, находится небольшая гавань. Как раз там и причаливают паромы. Давай-ка, дружище, подымемся по течению, и ты посмотришь, не валяется ли на берегу какой-нибудь забытой лодки.
Николай пошел в указанном направлении. Надя взяла Михаила Строгова за руку и быстрым шагом повела следом. Только бы найти лодку, пусть даже простой челнок, способную удержать кибитку или хотя бы тех, кого она довезла до этих мест, — и Михаил Строгов не стал бы мешкать с переправой!
Через двадцать минут все трое дошли до гавани, где крайние дома спускались к самой реке. Это было что-то вроде деревеньки под самым Красноярском.
Но не было ни лодки на песчаном берегу, ни челнока на сваях, служивших причалом, ни даже чего-либо такого, что годилось бы для постройки плота на троих.
Михаил Строгов выспросил у Николая все, что хотел, и тот дал ему неутешительный ответ: переправа кажется невозможной.
— Мы все равно переправимся, — ответил Михаил Строгов.
И поиски продолжались. Они обыскали на откосе все дома, брошенные, как и всюду в Красноярске. Стоило лишь толкнуться в дверь. Это были совершенно пустые бедняцкие хижины. Николай заходил в одну, Надя осматривала другую. Михаил Строгов и сам заходил туда и сюда, пытаясь на ощупь отыскать предмет, который мог бы ему пригодиться.
Но тщетно шарили они по избам. Николаи и девушка уже собирались бросить поиски, как вдруг услышали, что их зовут.
Оба вернулись на берег и на пороге одной хижины заметили Михаила Строгова.
— Сюда! — крикнул он.
Николай и Надя тотчас подошли и вслед за ним вошли в хижину.
— Что это? — принялся спрашивать их Михаил Строгов, касаясь рукой разных предметов, сваленных в глубине подвала.
— Это бурдюки, — ответил Николай, — и их тут, ей-ей, с полдюжины!
— Они полны?…