Михаил Тверской: Крыло голубиное
Шрифт:
А еще то убийство было отвратно тем, что оказалось совершенно бессмысленным. Как выяснилось в скором времени, смерть Константина Олеговича не принесла Юрию выгоды. Но, кажется, он уж одной грязной славой был доволен. Будто убил лишь для того, чтобы попрать законы.
После убийства рязанского князя, напуганные Юрьевой жестокостью, под защиту великого князя прибежали из Москвы в Тверь двое из троих младших братьев Даниловичей — Борис и Александр.
Княжичи-погодки, старшему из которых еще не исполнилось
— Прими под защиту свою, великий князь! Стань нам отцом! Не хотим более жить с убийцами… — в один голос просили дядю младшие племянники, в одно время и просьбы стыдясь, и отказа побаиваясь.
Михаил Ярославич принял беглецов ласково, как умел. Тогда же и расспросил их о московском житье. Поначалу братья смущались, но затем, видать, доверились и уж говорили с ним без утайки, как принято меж одними родственниками поминать про других, причем последние в такие миги непременно начинают икать, коли живы.
При этом брата Ивана они чернили еще более, нежели Юрия. Мол, Юрий по недомыслию не ведает, что творит, а Иван-то задолго заранее знает, на что и ради чего толкает Юрия. Мол, и Константина Олеговича, в котором младшие Даниловичи души не чаяли, Юрий не столько по собственной злобе удавил, сколько по наущению Ивана.
— Что ж, Михаил Ярославич, и у нас теперь, как в Орде, пойдет? — спросил еще тогда Александр.
— Что? — не понял Михаил Ярославич.
— Так ить убийства-то… — Александр глядел исподлобья, но взгляд его был пытлив и разумен. — Ить эдак-то только нехристи родичей-то своих отравляют да душат по всякой распре. Нешто и у нас так-то отныне будет?
— Не должно. Чай, мы не татаре, — ответил княжичу Михаил Ярославич, но и сам себе не поверил. Однако княжичей-то надо было приободрить, он усмехнулся: — Ты сам-то, Александр Данилович, брата вон смог бы зарезать ради выгоды? — кивнул он на Бориску.
Александр смутился, опустил глаза. Для ответа на сей вопрос одно слово «нет» больно коротким казалось. Его выручил брат. Бориска улыбнулся во все лицо, обнаружив на пухлых, румяных щеках девичьи приветные ямочки, и сказал:
— Что ты, Михаил Ярославич! Сашка-то и ради выгоды какой-никакой не то что меня, а и сучонку паршивую не прибьет, он ить у нас совсем простофиля. — Не обращая внимания на братнино недовольство, Бориска рассмеялся и со смехом же добавил: — А вот брат Иван, тот не-ет! Что ты, дядя! Он бы и безо всякой выгоды нас обоих зарезал, лишь бы нас рядом на свете не было, вот что… — Он уж не смеялся, а глядел серьезно и взросло. — Потому и пришли к тебе.
— А Юрий? — быстро спросил Михаил Ярославич.
— Что ж Юрий… — Борис помолчал, будто думал, и ответил не сразу: — Для Юрия, Михаил Ярославич, законов нет. Он бы и Ивана убил, когда б знал, что без него обойдется.
— Да на что ж ему Иван-то? — удивился Михаил Ярославович.
— Как на что? Думать. — Борис снова заулыбался. —
— Н-ну да шибко он вас, видать, запугал. Больно страшно вы мне Ивана-то малюете, — засомневался Михаил Ярославич, — ровно черт в преисподней.
— Так он и есть черт, — тихо, себе под нос, пробормотал Александр.
— Ну… — остановил его Михаил Ярославич. — Во всем, а наипаче в худословии, мера потребна. А вот ответьте-ка мне иное: часто ли на Москве послы из Сарая гостят? — спросил он.
Выяснилось, Тохтоевы послы в Москву часто наведываются, то большим скопом прибудут, то тихим малым числом. Были они как раз и намедни, перед тем, как Юрий удавил Константина.
— То-то… — заключил Михаил Ярославич. — Черт-то вам не там видится, — тихо проговорил Михаил Ярославич, но братья услышали, переглянулись.
— А что, али не Тохта у нас царь? — весело вскинул глаза на княжичей Михаил Ярославич.
— Тохта, — согласились братья.
Как ни хитер Иван, однако не с его умом было такое умыслить, да и как бы он без Тохты Рязанью распорядился? И как ни был пакостлив Юрий, не мог он решиться на убийство рязанского князя, не имей он на то доброго расположения Тохты. Видно, тогда еще, в Сарае, или позднее Юрию намекнули: мол, не худо бы тебе довершить то, на что батюшка не Осмелился, а как не станет законного-то владетеля, мол, тебе ; под Москву не одну Коломну, а всю Рязань отдадим. Пользуйся, чужого не жалко! Так, верно, и было оно, на то и рассчитывал Данилович, убивая рязанского князя.
Кстати, сразу же по смерти Константина Олеговича в Орду позвали и Василия Константиновича, княжившего на Рязани в отсутствие отца. И там, без вины и суда, умертвили. По чьей ябеде? Уж не Юрия ли?.. Скорее же всего безо всякой на то ябеды, а согласно раннему сговору: мол, коли Юрий убивает отца, Тохта убивает сына.
События эти последовали незамедлительно после того, как в Сарае умер великий лама и Тохтоев эмир Гурген Сульджидей. Не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, отчего так скоро, даже внезапно изменилось в Сарае отношение к Руси. Во всяком случае, Михаил Ярославич именно со смертью Сульджидея связывал то, что Тохта вновь обернул свои идоловы глаза на Русь. Причем вряд ли, что сам.
Юрий уж радостно потирал руки, Готовясь принять Рязань под Москву, но тут что-то в Орде изменилось, а скорее всего, как полагал Михаил Ярославич, так оно и сразу было хитро задумано, и Тохта, как бы вдруг, отдал ярлык на рязанское княжение не Юрию, а пронскому князю Ярославу, другому сыну Константина Олеговича. Вот на Москве-то изумились, поди! Нет, непрост, непрост оказывался ордынский царь…
Но неудача с примышлением Рязани вовсе не отрезвила, а еще более озлобила Юрия. В своей безнаказанности он делался все опаснее. И той безнаказанностью даже кичился перед другими. Нет, мол, в Руси того, кто его остановит!