Михаил Ульянов
Шрифт:
— А ты вот это читала? — железным голосом сказал Ульянов, держа в руках Программу дня. — «Уважаемые туристы! — стал он зачитывать с таким выражением, что приковал внимание всех туристов, не понимавших по-русски ни слова. — Во избежание потери судового имущества просим вас не выносить на открытые палубы полотенца, одеяла: они могут быть унесены ветром! В соответствии с Правилами перевозки материальную ответственность за утерю имущества несёт пассажир!»
— А я и не выносила никаких одеял! Я только положила платье… Больше у меня такого не будет.
— Пусть это будет самой большой твоей потерей,
— Лена, в самом деле, не расстраивайся ты так! Что-нибудь придумаем, — успокоил Ульянов.
— Здесь, в Марселе, во Франции? — воссияла Елена.
— Или, например, в Турции.
— На Гранд-базаре, я так и знала. Где твой, папулечка, генерал Чарнота тёщиными языками и резиновыми чертями торговал… Аштэ пур вотр анфан!..
— Ладно тебе. Смотри лучше — Марсель, о котором ты мечтала…
Лена, учившаяся во французской спецшколе, марсельским видом с моря была разочарована. Марсель был похож на завод «Серп и молот» или ЗИЛ, если смотреть с Москвы-реки: погрузочные краны, ангары, ограды, бочки, вагоны, бетонные плиты, штабеля, кузова, контейнеры…
Марсель, один из крупнейших портов в мире, растянут вдоль берега километров на 25–30. Начался он с небольшого поселения, которое греки, основавшие здесь колонию, назвали Массалия. Его захватывали римляне, вестготы, остготы, бургунды, франки. В 1720 году эпидемия чумы унесла больше двух третей населения города. К «Марсельезе» Марсель имеет косвенное отношение: называлась она «Боевой песней Рейнской армии», а «Гимном марсельцев», или «Марсельезой», стала с тех пор, как марсельские волонтёры принесли её в революционный Париж. «Вперёд, сыны Отчизны милой! Мгновенье славы настаёт…» Её пели во время Великой французской революции, пели в 1830-м, в феврале 1848-го, на баррикадах Парижской коммуны. И во время Второй мировой войны, когда Марсель расстреливали, бомбили сперва немецкая авиация, затем англо-американская, «Марсельезу» пели. Она вечна — «Марсельеза» (как наша «Вставай, страна огромная!..»), потому что человечество существует, пока стремится к свободе…
Нас встретил гид-переводчик Эжен, лет сорока пяти солидный француз с седыми висками, в костюме, довольно, впрочем, потёртом, в дымчатых очках, вышедших из моды лет пять назад, с «дипломатом» в руке. Представляясь и галантно целуя дамам ручки, он едва удержался на ногах, чудом не потеряв равновесия. Из чего Алла Петровна сделала вывод, что он уже изрядно под газом. И ещё мы сразу поняли, что владеет он родным французским и немного итальянским языками, но ни русского, ни английского, с которого я мог бы как-то переводить, не знает.
— Хорош толмач, — отметила Алла Петровна.
Эжен первым делом предложил «промочить глотки», как он выразился на корсиканском, кажется, наречии, красноречиво проиллюстрировав предложение жестами: то ли за наше прибытие, то ли за здоровье своего племянника, воюющего в Африке. Ульянов отказался, гид-переводчик надулся и погнал «пежо» по виадукам со скоростью 140 километров в час. Через десять минут мы были в центре, возле Старого порта, где Эжен вновь предложил «промочить глотки» — за счёт принимающей стороны.
— Чисто символически, — присоединился и я, подталкиваемый Еленой. — Тем более за счёт принимающей.
Мы
Я заказал эль, но получил высокий стакан светлого холодного пенистого пива. Остальные члены нашей делегации предпочли минеральную воду и кофе. Сам Эжен «за счёт принимающей стороны» заказал себе двойной «бурбон».
— Нормально, — одобрительно кивнула Алла Петровна. — За нашу экскурсию по Марселю теперь можем быть спокойны.
— Отправить его? — спросил, раздражаясь, Ульянов.
— Нет уж, — воспротивилась Алла Петровна. — Уплачено — пусть отрабатывает.
Тем временем Эжен вдруг вспорхнул и умчался к какому-то знакомому в толпе на набережной.
— А ведь у нас тут очень мало времени, — сказал Ульянов, взглянув на часы.
— Михаил Александрович, Алла Петровна, вы когда во Франции впервые оказались? — спросил я, чтобы отвлечь.
— В 1963 году оказались, — ответил Ульянов, выливая в стакан, будто выдавливая своей сильной рукой, из бутылочки последние капли минеральной воды. — Поехали в Париж на Всемирный фестиваль Театра наций. А Франция тогда была на грани катастрофы: Алжир выдирался на свободу, де Голль с этим мириться не хотел, всё шумело, бурлило. Ночью нельзя было никуда выходить. Но мы, конечно, выходили. А в той же гостинице, рядом с площадью Республики, почти на месте разрушенной Бастилии, жил Уральский народный хор. Так вот их сразу после концерта загоняли в номера, запирали двери на ключ и никуда вообще не выпускали. Нам же в тот раз повезло с сопровождающим из КГБ. Хороший попался мужик: любил поддать, на девчонок поглазеть… Мы ходили запоем по Парижу всё свободное время, круглые сутки! Принимали нас отлично, очень хорошие рецензии были на моего Рогожина. Цветы, притом французские…
— Отличались от наших?
— Там всё отличалось. Другой мир! Но не оставляло ощущение, что я бывал там. Книги, фильмы… Казалось, уже бродил по этим площадям, улицам: Этуаль, Елисейские Поля, Монмартр, Монпарнас, Эйфелева башня, мосты через Сену…
Воротился Эжен. Объяснил, что отсюда морские «трамвайчики» ходят на остров Иф, но делать там абсолютно нечего, скала как скала. Узнав, что экскурсия займёт не более полутора часов, я уговорил Ульянова сплавать к замку, где томились Железная маска и граф Монте-Кристо, герои юности. Наши женщины плыть отказались, решив прошвырнуться в сопровождении Эжена, у которого к тому же оказалась морская болезнь, по центральному проспекту, где сосредоточены магазины.
Я взошёл вслед за Ульяновым по трапу на палубу «трамвайчика». «Мерседес» — наше плавсредство носило имя неверной возлюбленной будущего графа Монте-Кристо — прошла по узкой, облепленной по бокам яхтами горловине Старого порта и вышла в море, закачала бёдрами на купоросно-зелёных, с алмазной россыпью брызг волнах. Вокруг нас на открытой палубе сидели в основном французы разного возраста, от трёх чуть ли не до ста лет, но были и немцы, и англичане, и японцы.
— Ну а что поразило вас, Михаил Александрович, в первых выездах за кордон?