Михаил Васильевич Ломоносов. 1711-1765
Шрифт:
Ломоносов придает большое значение звучанию своих стихов. В курсе «Риторики» он предлагает правила «благозвучия» и советует «обегать непристойного и слуху противного стечения согласных».
Ломоносов достигает большого совершенства звукописи. Приведем примеры из разных од Ломоносова:
Горы выше облаков Гордые главы вздымают… Российский род и плод Петров… Сильна во младых днях держава, ВзмужавОднако Ломоносов не фетишизирует звуки и не делает их самоцелью. Он особо оговаривает, что «сих правил строго держаться не должно, но лучше последовать самим идеям и стараться оныя изображать ясно» («Риторика», § 173).
Ломоносов настойчиво работает над стихом; пересматривает и перерабатывает отдельные строки от издания к изданию. Так, в известном «Вечернем размышлении о божием величестве» в рукописи вторая строфа оканчивается стихами:
Теряет так мой ум себя, Смущен, пространство то смотря!В «Риторике» 1748 года эти строки приняли такой вид:
Как перст между высоких гор, Так гибнет в ней мой ум и взор!В первом издании творений Ломоносова, вышедшем в 1751 году, эти строки уже читались:
Так я в сей бездне углублен, Теряюсь, мысльми утомлен!Непомерность и фееричность поэзии Ломоносова, обилие живописных деталей, своего рода словесных картушей и волют, прекрасно гармонируют с материальным окружением, в котором звучали его стихи.
Среди причудливо подстриженных аллей, мерцающих среди них мраморных статуй и подсвеченных разноцветными огнями фонтанов наскоро сколоченные сооружения изображали благоденствующую под скипетром Елизаветы Россию. Качались на ветру пестрые китайские фонарики, шумели каскады, звенела музыка, шипели и рассыпались золотистым дождем ракеты, швермеры и лусткугели. Оды Ломоносова должны были представлять собой такие же блестящие словесные иллюминации, с условным изображением «веселящейся» и «торжествующей» России. Они неизбежно должны были соответствовать общей атмосфере придворных празднеств, для которых они и предназначались. Ломоносов иногда даже заимствует все краски из живописно-ювелирного придворного быта, как в оде 1745 года:
Там мир в полях и над водами; Там вихрей нет, ни шумных бурь, Меж бисерными облаками Сияет злато и лазурь. Кристальны горы окружают, Струи прохладно обтекают Усыпанной цветами луг. Плоды кармином испещрены И ветьви медом орошенны Весну являют с летом вдруг…Нечего и думать, чтобы в этих произведениях могла найти отражение подлинная жизнь крепостной страны. Это и предопределило известную историческую ограниченность
Само «поднесение» од и их опубликование носили вполне официальный характер. И не случайно Пушкин называл оды Ломоносова «должностными». За их политическое содержание отвечал не только Ломоносов, но и вся Академия наук. Они должны были соответствовать общим декларациям правительства, которое при Анне и Елизавете продолжало смотреть на поэзию, как во времена Петра, т. е. весьма практически. Официально публикуемые хвалебные оды должны были служить для разъяснения, оправдания и возвеличения внешней и внутренней политики феодально-крепостнического государства. По крайней мере, это от них требовалось.
Все это делало положение Ломоносова чрезвычайно трудным. И приходится только удивляться той властной смелости, с какой Ломоносов умел вкладывать в оды, сочиняемые им по официальному поводу, свое, дорогое ему содержание, которое, по существу, не имело ничего общего со взглядами и интересами придворных кругов. Однако это не следует понимать в том смысле, что Ломоносов писал «эзоповским языком» или как-либо вводил в свои оды запретные темы. Но содержание од Ломоносова неизменно оказывалось шире и глубже правительственных деклараций (не говоря уже о реальной политике) и во многом опережало свое время.
Опираясь на наиболее близкие ему принципы петровского государства, настаивая на продолжении петровской политики развития страны и преодоления экономической и культурной отсталости, Ломоносов развертывал программу, которая, в конечном счете, отражала самые прогрессивные тенденции русского исторического развития.
Еще в 1912 году профессор П. Н. Сакулин указывал, что в одах Ломоносова заключены «образы без лиц», что воспеваемые им цари представляют лишь воображаемую фигуру «просвещенного» монарха, наделенного столь же воображаемыми качествами. Все они, начиная от невежественной Анны Иоанновны и кончая полоумным Петром III, выступают как неизменные покровители наук и искусств, милостивые и мудрые властители, под скипетром которых процветает и благоденствует страна. Само собой разумеется, что это характеризует не их самих, а того, кто к ним обращается, его собственные желания, которые он лишь обязан выдавать за действительность. В конечном счете, это — облаченные в льстивые выражения требования к носителям государственной власти. Иной возможности в пределах оды и панегирика почти не было. Заслуга Ломоносова в том, что он эти возможности искал.
Призывы Ломоносова до известной степени обязывали правительство с ними считаться, так как, принимая хвалебные оды и надписи Ломоносова, публикуя их и выставляя на всенародное обозрение на раскрашенных транспарантах, Елизавета и ее правительство вольно или невольно как бы скрепляли своим авторитетом их содержание. Постоянно напоминая ветреной и ленивой Елизавете, что она «дщерь Петра», Ломоносов стремился повлиять на ее политическое сознание. В 1747 году, когда русское правительство намеревалось послать войска на помощь Англии и Австрии против Франции, он пишет одну из своих лучших од, в которой славит «возлюбленную тишину» — мирное преуспеяние народов, а его ода на воцарение Екатерины II превратилась в страстную патриотическую речь о благе и преуспеянии отчизны, содержала грозное предупреждение иноземцам, хозяйничавшим в стране.