Михаил Зощенко
Шрифт:
И вот он сменил их уже свыше двух десятков.
И наконец он сменяет двадцать третью.
А эта двадцать третья была очень миленькая собой. Она была интересная. И даже отчасти красавица… Во всяком случае франтоватая. Хорошо одетая. И потому она хорошо и выглядела. В общем, она была хорошенькая.
Но, несмотря на это, наш заведующий, не поглядев на ее миловидность, тоже ее вышибает.
Она вдруг в слезы. Драмы. Истерики. Скандал.
Конечно, кассирша настоящего времени отчасти может даже удивиться этим истерикам. И не поймет причину огорчения.
В общем, когда эту нашу хорошенькую кассиршу уволили, — она в слезы.
И говорит окружающим:
— Я знаю, почему меня уволил ваш заведующий. Я, — говорит, — к нему сурово относилась и мало, — говорит, — смотрела на него как женщина. И вот он меня за это и прогнал.
Ну. конечно, слухи эти дошли до инспекции труда. Вообще, советский контроль И так далее. Нашего заведующего вызывают. Он говорит:
— Это наглая ложь. Я на эту барышню даже не глядел. Меня она вообще мало интересует. Пожалуйста, посмотрите мой жизненный путь: за полтора года только и делал, что их увольнял.
Ему говорят:
— Но, может быть, вы их увольняли как раз за то, на что эта жалуется.
Заведующий говорит.
— Я, — говорит, — не нахожу слов от возмущения. Хорошо, — говорит. — В таком случае я сознаюсь, почему я их уволил. И раз меня теперь на двадцать третьей обвиняют как раз в обратном смысле, то я не считаю больше возможным скрывать настоящую причину. Видите, в чем дело. Я, как бы сказать, любитель иногда выругаться. Ну, знаете, фронтовая привычка. На работе я еще сдерживаюсь. Но в конце трудового дня или там при подсчете товара я сдерживаться затрудняюсь. И если у меня кассирша, то это меня совершенно стесняет. Она мне не дает творчески развернуться. Вот почему я уволил двадцать две кассирши. И почему уволил двадцать третью. Я щадил их наивность. И все надеялся, что мне пришлют какого-нибудь из нашего лагеря, перед которым я смогу быть самим собой. И поэтому я пустился на подобное коварство — стал подряд выкуривать всех барышень в надежде когда-нибудь наскочить на мужчину. Но этого, увы, не случилось. И вот я теперь пострадал за свою хитрость. И нахожусь перед вами.
Тогда инспекция вызывает эту хорошенькую кассиршу. И ей говорит:
— Что же вы дурака валяете? Ведь вот он у вас какой!
Кассирша говорит:
— А я почем знала? Я думала, что он меня уволил по другой причине. А что касается этого, то это меня отнюдь бы не тревожило. Подумаешь, Художественный театр! За что другое, а как раз за это меня не надо было увольнять. Смешно.
Заведующий говорит:
— Да, кажется, с этой кассиршей я бы смог сработаться. Я жалею, что я ее выгнал, не узнав характеристики.
В общем, эта кассирша снова работает в этом магазине.
Но заведующий, к сожалению, там уже не работает. Ему сделали строгий выговор с предупреждением и сказали, чтоб в другой раз он не пускался бы на подобное арапство для угождения своим низменным вкусам.
И перевели его работать в
Но хочется думать, что это его одернуло и он уже расстался со своей привычкой, благодаря которой он испортил настроение двадцати трем женщинам, из которых одна была даже недурненькая.
Интересная хитрость была также допущена в одном общежитии.
Предлагаем вашему вниманию рассказ об этом небольшом происшествии.
Хитрость, допущенная в одном общежитии
В одном общежитии жила некто Маруся Кораблева. Очень кокетливая особа. Молоденькая. Лет восемнадцати. Довольно вертлявая и вообще склонная к мещанскому уюту.
Она училась, конечно, плоховато. Но в высшей степени любила нравиться мужчинам. И для этой цели она подводила себе глазки и пудрила кожицу. И кроме того, очень отчаянно душилась. Духами или одеколоном. Ей это было все равно.
И она, несмотря на свои скромные капиталы, непременно всегда тратилась на эту жидкость.
У нее перед кроваткой стоял ночной столик, и на этом столике у нее всегда красовался пузырек с духами. И лежала разная подмазка, зеркальце и так далее.
Только вдруг однажды Маруся стала замечать, что кто-то у нее берет эти духи. Кто-то ими пользуется.
Стала она тогда в столик класть пузырек. Все равно кто-то неуклонно отливает. Может быть, какая-нибудь ее подруга, не имея своей парфюмерии, пользуется чужой.
Марусенька и в столик прятала свои духи, и под подушку зарывала — не помогает. Чья-то невидимая рука нет-нет да и скрадет немного.
Стала она отметки делать на этикетке — сколько было. Тоже не помогает. Воры с этим не считались и при каждом удобном случае знай себе отливают.
Короче говоря, Маруся придумала такую штуку. Она взяла и на баночке сделала наклейку «яд» и поверх наклейки изобразила череп с двумя костями. И этот флакончик поставила на стол. И с тех пор никто уже больше не прикасался к жидкости.
За исключением, впрочем, одного раза. Одна истеричка взяла и за раз выпила всю жидкость.
Она, видите ли, поссорилась с одним знакомым. И сдуру заглотала всю жидкость, правда без особого вреда для себя.
А если б не этот случай, то это ее изобретение было бы на высоте положения. Можно было бы даже патент схлопотать, так сказать, за остроту и хитрость мысли.
Но. безусловно, изобретение несколько меркнет, ибо оно направлено на мещанские интересы — на охрану собственности.
В общем, после этого случая Маруся Кораблева переменила тактику. Она теперь носит пузырек в сумочке. Отчасти это неудобно и тяжело, но зато безопасно.
Сей забавный рассказ предлагаем вниманию кокетливых особ. Без желания доставить им неприятные минуты.
А следующий рассказ, наоборот, — кокетливых просит не тревожиться. А пущай его читают отцы и деды и также матери. Детям же читать тоже не рекомендуется, чтоб философская мысль этого произведения не натолкнула бы их на нечто похожее.