Микеланджело
Шрифт:
Дом на Macel del Corvi старел и ветшал, как и он сам. Все углы заросли паутиной, и всюду было раздолье для юрких ящериц. Слуга Франчези и парень-конюх старались хоть как-то его обиходить, не забывая и любимых им кошек.
В еде он был неприхотлив. Ему трудно было справляться с твёрдой пищей, и он довольствовался какой-нибудь похлёбкой, наскоро состряпанной слугой. На верхний этаж в спальню он редко поднимался из-за одышки и сломанной ноги. Там у него в углу стоял деревянный сундучок со стальными заклёпками и секретным запором, в котором хранились ценности, о чём стало известно только после смерти хозяина. Сундучок был набит золотыми дукатами, уложенными ровными стопками в чулки, банковскими бумагами и векселями. По тем временам их владелец был богат, как Крез, чего не удавалось ни одному итальянскому художнику. Дабы не привлекать
В последние годы Микеланджело много тратил на благотворительные цели: помогал нуждающимся коллегам, многодетным семьям, лишившимся кормильца. Значительные суммы через банк были выданы центру вспомоществования девушкам-бесприданницам, который был учреждён Лоренцо Великолепным. В письмах к Лионардо он поучает: «Лучше бы ты расходовал деньги, которые тратишь мне на подарки, на Христову милостыню». Но просит племянника делать это негласно, не называя его имени. «Пусть я немощный старик, но мне хочется оказывать людям посильную помощь, хотя бы в виде милостыни, так как не могу, да и не умею делать добро иначе».
Он намеревался вложить средства на обустройство и украшение монастыря Сан Сильвестро в память о встречах с Витторией Колонна, но его предложение Римская курия положила в долгий ящик. Себе самому он продолжал отказывать в самом необходимом, довольствуясь малым. Приведённая выше издёвка злобного Бандинелли в связи с отказом от гонорара за работу над собором Святого Петра лишена всяких оснований. Правда, подарки от друзей и почитателей старый мастер получать любил…
Ослица, сахар, чад паникадил, Мальвазии бочонок в дополненье — Перетянули чашу подношенья. Хвала тебе, архангел Михаил! Хоть чувствую прилив немалых сил, Не одолеть мне одному теченье, Ладью поглотят волны в исступленье, Рискни я выйти в море без ветрил. За милость высшую, родной мой Боже, Насущный хлеб и радость быть творцом Я не щадил себя и лез из кожи. Но всякий долг будь красен платежом. Твой редкий дар всех благ земных дороже, И я живу покамест должником (299).Осознанное им чувство «должника» перед Богом и искусством постоянно его тревожило в последние годы. Однажды, узнав о его болезни, в Риме побывал инкогнито племянник. Микеланджело очень огорчился, когда ему доложили о визите Лионардо. В отправленном ему в ответ письме говорится: «Ты прискакал в Рим сломя голову. Не знаю, стал бы ты так торопиться, если бы я был беден и не имел куска хлеба… Ты говоришь, что долг тебе повелевал приехать и что ты это сделал из любви ко мне. Вот так же шашель любит дерево, которое губит… Уже сорок лет, как вы все живёте за мой счёт, и хоть бы раз я услышал от вас доброе слово».
Спал он в мастерской на тюфяке, не раздеваясь и даже не снимая сапоги со шпорами, так как один был не в силах разуться. Засиживаясь обычно допоздна, когда оба парня давно уже мирно похрапывали, он не хотел их будить и звать на помощь.
Каждое утро, подкрепив себя куском хлеба, смоченным в молоке или курином бульоне, он просил оседлать лошадь и верхом совершал прогулку, наведываясь на стройку собора, главной его заботы. Часто там его ждали художники из других стран, сгорая от желания увидеть великого мастера и лично с ним познакомиться. Как всегда, приходилось часто выговаривать подрядчикам за недоделки. Единственным, что могло поднять настроение, была стоящая под навесом готовая деревянная модель будущего купола над собором Святого Петра, и в его воображении возникала картина, как мощный купол однажды гордо вознесётся над Римом.
Пришло приглашение из Венеции, где правительство «царицы Адриатики» предложило ему ежегодный пансион в размере шестисот дукатов без каких-либо обязательств, лишь бы он согласился своим присутствием оказать честь республике. Образованная во Флоренции Академия рисунка избрала его почётным председателем.
С большим трудом давались ему поездки на стройплощадку собора, откуда он неизменно наведывался на площадь Эзедра, где, как было сказано, шло возведение базилики Санта Мария дельи Анджели на месте грандиозных терм императора Диоклетиана. Но этот проект им не был завершён.
Силы убывали, и для самовыражения у него оставалось ещё поэтическое слово. Последние его стихи пронизаны ощущением ожидания «двойной смерти». В письме от 19 сентября 1554 года он писал другу Вазари: «Вы, конечно, скажете, что я выжил из ума, коль скоро сочиняю сонеты. Многие давно уже считают, что я впал в детство. Дабы не разубеждать их, продолжаю писать стихи»…
Земного бытия окончен срок. Проплыв по морю бури и печали, Мой чёлн к последней пристани причалил — Час грозного возмездья недалёк. Искусство, мой кумир и мой пророк, Открыло мне неизречённость дали, Но и соблазны жизни совращали — Их вовремя я отвратить не смог. К чему теперь укоры и признанья, Коль смерть двойная подошла к порогу, И ей принадлежу я без изъятья? Бессильна живопись, да и ваянье, Когда душа устремлена лишь к Богу И на кресте распятому объятью (285).Последним папой, с которым пришлось иметь дело Микеланджело, был избранный в 1559 году Пий IV, отпрыск миланской ветви клана Медичи-Пополани, для которых когда-то был создан «Джованнино». Это была личность злобная и коварная. Зная о нелюбви Микеланджело к Медичи, первое, что он сделал, — приказал вычеркнуть имя творца из списка почётных лиц, оставив его в списках конюших, привратников и поставщиков папского двора.
На его интронизацию прибыл герцог Козимо I, посетивший Микеланджело в доме на Macel dei Corvi. Он был обескуражен убогой обителью, похожей на берлогу, в которой жил великий творец. Разговора особенно не получилось, так как хозяину дома нездоровилось и он был не в духе. Но герцогу удалось всё же добиться согласия мастера взяться за проектирование церкви Сан Джованни для флорентийской общины в Риме на улице Джулия, проложенной когда-то Браманте за счёт сноса ветхих строений и ещё довольно прочных зданий в романском стиле, за что Микеланджело резко порицал чрезмерно ретивого архитектора, который лез из кожи вон, чтобы выслужиться перед папой Юлием. Им были подготовлены три проекта будущей церкви, и по его рисунку ученик Кальканьи сделал деревянную модель фасада. Но из-за нехватки средств строительные работы были приостановлены — ещё одно non finite.
Козимо I не успокоился в своём желании вернуть великого мастера во Флоренцию, что придало бы его правлению ещё больший блеск и значимость. С этой целью он посылал к Микеланджело поочерёдно его друзей Челлини и Вазари. Первый после водружения его «Персея» в лоджии Ланци на площади Синьории с воодушевлением делился впечатлениями о бурной жизни во Флоренции, не идущей ни в какое сравнение с сонным Римом. А вот Вазари привёз радостную весть — «Давид» отреставрирован и поломка устранена. Однако Микеланджело промолчал, не желая вдаваться в подробности и ворошить былое.
Работы над собором Святого Петра продолжались, хотя обстановка вокруг стройки не улучшилась, превратившись в настоящий гадюшник. Самый верный и толковый помощник Луиджи Гаэта угодил в тюрьму по голословному обвинению в растрате казённых денег, а распорядитель работ Чезаре из Кастельдуранте, родственник покойного Урбино, был найден заколотым кинжалом. Напряжённость на стройке возрастала, а главный смутьян Нанни ди Баччо Биджо добился даже повышения и был назначен главой административного совета стройки. Такого Микеланджело не мог стерпеть и вне себя от негодования направил папе письмо, потребовав удаления Биджо и угрожая в противном случае отставкой с поста главного архитектора собора. Напуганный грозным тоном письма, папа его отставку не принял, а Биджо прогнал со стройки.